Где бьет незамерзающий родник,
Сел Колин Клаут под ветвями ели.
Он, Титира усердный ученик,
Искусно песни пел и на свирели
Играл. Теперь, в уединеньи, вновь
Он проклял злополучную любовь:
«— Великий Пан, заботливый отец,
Наш добрый Бог, спасающий ягнят,
Защитник, сберегающий овец,
Когда стадам опасности грозят!
О ты, над головами овчаров
Простерший свой хранительный покров!
— Услышь, молю, безрадостный напев!
Бывало, звонче встарь певал пастух —
А нынче, горя не преодолев,
Поет как может. Преклони же слух
И внемли жалобе, к тебе летящей
Над ледяной безлиственною чащей.
— Во младости, что сходственна с весной,
Я был резвее всякого стрижа;
Кипела кровь и властвовала мной,
И нудила бродить, не дорожа
Ни здравием, ни буйной головой,
В лесу, где раздавался волчий вой.
— О, как любил я целый Божий день
Скитаться, забираться в глухомань!
Ко мне стремился молодой олень,
Ко мне тянулась ласковая лань.
Я расточал богатства юных лет:
Скончания весне, казалось, нет.
— Сколь часто я взлезал на древний дуб,
Чтоб ворона исторгнуть из гнезда!
С лещиной был безжалостен и груб
И беспощадно тряс ее, когда
Разгрызть орех лесной хотелось мне...
И волю ставил с жизнью наравне.
— Меня в те годы Муза позвала
(Велела мне, видать, на белый свет
Певцом родиться, честь ей и хвала!),
А Рэнок, старый пастырь и поэт,
Наставник добрый, не жалевший сил,
Всем хитростям искусства обучил.
— И я старался всячески, доколь
Напев мой без единого изъяна
Не зазвенел... Как молвит Гоббиноль,
Свирель моя звучней свирели Пана:
Лишь фавны внемлют Пану и дриады,
А Колину внимать и Музы рады.
— За спесь мою другой пастуший бог
(Какой там бог! Зловреднейший божок!)
Сразил меня, свернул в бараний рог,
Любовью тщетной сердце мне обжег!
Божка Эротом кличет всяк народ,
Хоть он скорее ирод, чем Эрот.
— Прошла моя весна; в свои права
Вступило огнедышащее лето.
Эрот сиял тогда под знаком Льва,
Как жуткая, недобрая комета,
И лютый зной ниспосылал без меры
Сюда, в юдоль, пылая близ Венеры.
— И злой Эрот повлек меня вперед,
Как встарь вела счастливая звезда:
Коль сей божок берет нас в оборот,
Безжалостна всегда его узда.
И в глушь лесную вновь я правил путь —
Не властен воротиться иль свернуть.
— И где я видел до тогдашних пор
Лесной цветок, манивший диких пчел,
Встречался лишь багровый мухомор,
Надутой жабы мерзостный престол.
А где я слушал нежную пичугу,
Лишь филин тяжко ухал: «Пу-гу, пу-гу!».
— Весну сменяет лето, ибо год
Своим идет урочным чередом.
Мы летом пожинаем первый плод,
Мы летом обустраиваем дом.
