И соловьям, что сладостно поют,
Сей гордый Вереск даровал приют.
Что ж, он гордился, может быть, недаром —
Но как-то раз, объят кичливым жаром,
Бесстыдно молвил так о Дубе старом:
Досель стоишь, колода из колод?
Где хоть единый лист, единый плод?
А я пригож чудесною обновой,
Роскошной — снежно-белой и лиловой!
Убранством эдаким гордиться
Могла бы даже юная царица.
А ты лишь тяготишь напрасно землю...
И я с тобой в соседстве — срам приемлю:
С тобою рядом лишь чертополох
Расти достоин — убог и плох!
Пора тебе уйти отсюда прочь.
А если трудно — я готов помочь”.
Так молвил Вереск, дерзостен и груб.
И растерялся изумленный Дуб:
Почтеннейшему Древу — срам и стыд! —
Нахальный Куст убраться прочь велит...
А днем позднее туда пришел
Сельчанин местный: он явился в дол,
Дабы огородить участок свой —
И подыскать лесины строевой.
Увидел селянина злобный Куст —
И грянул вопль из вересковых уст:
Властитель, повелитель мой и бог!
Простерт во прахе у вельможных ног,
Взываю: отведи сию напасть!
Забрал обидчик надо мною власть!
От вражьей попирающей пяты
Избавь меня, о светоч доброты!
Я нежен, беззащитен, хил и мал —
Извел мой враг меня, и доконал!”
Сельчанину беднягу стало жаль:
“-Ну что ж, поведай свою печаль”.
А хитрый Вереск рад был и готов
Цветистых наплести немало слов —
Под выспреннею речью от людей
Свой умысел скрывает лиходей.
Властитель мой, ты добр, а не жесток!
Ты холишь всякий злак, любой цветок —
И я твоей посажен был рукой…
Даруй же мне приволье и покои:
Цветов чудесных дам тебе весной —
И алых ягод в июльский зной.
Но дряхлый Дуб — сухого пня мертвей! —
Навес никчемных высохших ветвей
(По ним очаг тоскует, иль костер!)
Над головою моей простер —
И застит солнце, отнимает свет:
Лучом полдневным я не обогрет!
Поникшими ветвями он сечет
Меня — и кровь из ран моих течет...
Увы, теряю жизнедатный сок —
И цвет мой осыпается не в срок.
Сколь Дуб горазд на пакость иль подвох!
То прямо на меня роняет мох,
То древоточцев мечет — сущий град!
Ужасному соседству я не рад.
Молю: избавь меня от лютых зол!
О, пресеки разбой и произвол!
Молю: верни мне, рассудивши здраво,
Отобранное, попранное право
Привольно жить... О, защити — молю!
О, смилуйся, подобный королю!”
И бедный Дуб, услышав столько врак,
Пытался возразить — но хитрый враг
В сельчанине изрядный гнев разжег:
Со всех сельчанин устремился ног
Домой — и острый ухватил топор,
И прибежал назад во весь опор.
Стоять бы Дубу еще века —
Да вот, секиру взяла рука
Людская, что способна смело
Вершить пустое, злое дело.
