– Генуг, фрау, – прервал ее один из лейтенантов. – Коммен нах хауз. – Он махнул рукой в сторону домиков, потупился почему-то и быстро ушел через дорогу к своей машине.
В толпе беженцев загудели, зашевелились и торопливо пошли к домикам.
Последней мимо прошла молодая пара. Немец в светлом, но потемневшем от дождя плаще, одной рукой тянул за собою низкую белую коляску. Верх на ней был оторван. Другой руки у него не было, болтался пустой рукав. Его жена в чем-то темном, с большим, обвисшим на голове капюшоном, закрывшим все лицо, несла на руках малыша, завернутым от дождя в клеенчатый верх коляски. Проходя мимо, молодой немец окинул машину и самоходчиков долгим внимательным взглядом.
Под крышу, в тепло самоходчики не попали. Беженцев было человек сто, может, больше, а домиков – обычных, сельских, в три-четыре окна – только три. Когда толчея у всех дверей рассосалась, кто-то из самоходчиков потоптался у дверей, кто-то заглянул внутрь и сразу же вышел. Тесновато там было. Только пехота как заняла первый дом, так и осталась в нем вместе с беженцами.
Поздно вечером, когда батарею все же догнала полуторка с обедом-ужином (и для пехоты тоже), они поели при свете желтой переноски под своей брезентовой крышей, с которой капало, как с банного потолка. И тут неожиданно кто-то постучал снаружи в броню. Димка выглянул из-под брезента и увидел рядом с рядовым-пехотинцем сержанта.
– Слушай, самоходка, молока кухня вам привозит? – тихо спросил сержант.
– Ага. Может, дать?
– Нет, я кумыс пью. Там немецкий малчик пищит. Спать не дает. Мамкин сиська пустой. Дай туда молока.
В машине все услышали это, и лейтенант сказал:
– Снеси бачок. Ты же два припер.
Пока Димка выволакивал из-под шинелей двухлитровый алюминиевый бачок, он услышал, как механик тихо, но зло сказал:
– Молочка им. Битте нах хауз. Их солдаты наших баб с детьми на мороз выгоняли из собственных изб. А скольких перестреляли, пожгли в сараях… а мы им молочка. Э-эх, русские!..
Механик самый старший в экипаже. Ему уже двадцать два, на передовой он в третий раз. Лейтенант, наводчик и заряжающий Димка воюют только третий месяц, а механик в сорок первом был ранен «в партизанке», в сорок втором горел в «этой дурочке», как он однажды назвал легкий танк Т-60, и немцев вплотную видел не только сегодня. Особенно в сорок первом. О войне он знает побольше других.
– Ну иди! Иди к печке и выгони их из дома! – громко и тоже со злостью сказал лейтенант. – Иди, если сможешь!
