В общем, живёшь привычно, как было год назад, и два, и даже три. А тут письмо от родителя – тоже ничего странного. Роен, конечно, атьер своеобразный, да и эльд[4] не совсем обычный, но детей своих любит, хоть и выражает чувства эдак своеобразно. Так почему и не съездить домой, не навестить, если экзамены всё равно уже сданы?
Съездила, называется, нате вам: выйдешь замуж и никаких разговоров. Да ни за что на свете! Проще уж на самом деле утопиться. А лучше утопить кого-нибудь. Например, будущего мужа. Но до него ещё добраться надо.
Ора тяжко вздохнула, закрыв глаза, запрокинула голову, мотнула из стороны в сторону, а потом сверху вниз – ну точь-в-точь застоявшаяся лошадь. Правда, это на самом деле помогало сконцентрироваться, вытряхнуть из-под черепа ненужное, суетное. Ещё разок вздохнула, уже не тоскуя по горемычной судьбине, а собираясь.
И сообразила, что стоит возле двери в собственную старую спальню, причём торчит здесь довольно давно, потому что крыса, шебаршащаяся в углу, куда не доставал свет из узких окон-щелей, разошлась вовсю и ничего не стеснялась.
Хотя, справедливости ради, крысы в их доме вообще редко стеснялись и отличались наглой смелостью, граничащей с хамством.
Роен выругалась сквозь зубы, помянув демонических матерей Бездны, и толкнула дверь.
– Эй! А стучаться? – завопили из комнаты, не успела она порог переступить. Вопль сам по себе был не тихим, а стены узкого коридора с низким арочным потолком ещё резонатором послужили – у Оры аж в ушах зачесалось. – Пошла вон, это моя комната!
Девушка, вставшая поперёк дороги, больше всего смахивала на Алои – духа мести: голая, всклокоченная, рожа перекошена и пальцы скрючены так, что больше всего куриные когти напоминают – точь-в-точь гравюра из справочника по неупокоенным сущностям.
А ещё эта не-Алои, кажется, собиралась вцепиться в шевелюру старшей сестрицы.
– Ты что здесь делаешь? – ошарашено брякнула Ора.
– Живу, – фыркнула Мира, обеими руками откидывая спутанную гриву за плечи. – В данный момент сплю.
– Днём?
– А твоё какое дело? Может, я ночью к любовнику бегала? На сеновал?
Ора скептически оглядела младшую, вернее, старшую из младших сестрёнок.
Высокая, но это у них семейное, скорее жилистая, чем худая. Кожа не смуглая, и не светлая, а нечто среднее, как раз-то, что поэты называют «персиковой». Волосы чёрные аж в синеву, глаза тоже почти чёрные, только на свете отливают густо-вишнёвым. Уши великоваты: острые кончики торчат из мочалки, которая ей шевелюру заменяет, подрагивают раздражённо. Нос длинноват, да ещё кончик чуть загибается к верхней губе, кстати, слегка узковатой. В общем, типичный Роен, как они есть. Недаром же отец любил говаривать, что в его родстве с собственными детьми никто усомниться не может: все восемь пошли в бабку, словно с неё копии малевали.
