— Ты шутишь над историей, — сказал он. — Когда-то ей удалось простую палку превратить в посох пророков, а посох — в императорский жезл. Кто знает, быть может, и эта игрушка будет когда-нибудь символом государственной власти!
Ребенок лежал на столе, розовый, толстый, плешивый.
Он закричал.
— Взгляни, он с тобой не согласен, — сказал Шпекторов.
— А ты?
— Я? Я думаю, что история — это мы. А мы не нуждаемся ни в иллюзиях, ни в игрушках.
Эсфирь таскала ребенка по комнате. Ее платье колыхалось в такт с движениями тела.
Спите, куклы, ночь давно
Занавесила окно.
На печи спит Васька-кот,
По селу медведь идет,
Он на липовой ноге,
На березовой клюке.
Смотрит он во все углы
И скрипит «скирлы-скирлы».
— Ты внушаешь ему ложные идеи, — прислушавшись, сказал Архимедов.
Она продолжала петь, сердито качнув головой, показывая, чтобы он говорил тише.
— Ты внушаешь ему ложные идеи, — шепотом повторил Архимедов.
Шпекторов, смеясь, взял его под руку.
— Пойдем ко мне, здесь мы мешаем, — сказал он.
Шпекторов жил за стеной, и в его комнате все было другим, даже пол и стены. Она была узкая, светлая, с высоким белым бордюром, переходящим в меловую высоту потолка.
На одной стене висела длинная турецкая трубка, на другой — изогнутый нож с арабским «Нет бога, кроме бога» вдоль желобчатого лезвия, а под ножом — старинный охотничий рог, оправленный в кудрявое серебро персов.
Все это было вывезено из Туркменистана, на память о гражданской войне. Желтой, как масло, шторой было задернуто окно, и стоял низкий ковровый диван, а на письменном столе все было разложено аккуратно, удобно. Идея отрицания случайности — вот чем был проникнут этот письменный стол. Это было жилище человека самоуверенного, честолюбивого, уважающего себя. И длинноногого — маленький не согласился бы на бордюр.
Шпекторов повернул выключатель.
— Я понял наконец, почему мы не можем сговориться, — сказал он. — Тезис личной судьбы — вот что ты не хочешь учесть в своих рассуждениях. На протяжении всех культур — греческой, египетской, европейской — он казался вынесенным за скобки, свободным от законов истории. Мы тратим все силы, чтобы ввести его в эти скобки. Романтика? Выражаясь твоим языком, это псевдоним фанфар, о которых мечтают маленькие Бонапарты! Смотри, ты поскользнешься на этой мысли! Я был бы рад, если бы мне удалось заставить тебя…
Шпекторов открыл окно: толстый, похожий на медведя человек с зонтиком и в калошах ходил по двору.
За стеной Эсфирь шепотом допевала песню. Она умолкла на миг, потом снова запела:
