– Прощай, Женя. Я был рад знать тебя, – сказал с улыбкой Зар.
– Прощай, Зар. Я тоже.
Слезы, только-только успокоившиеся, хлынули снова. Я обняла его изо всех сил.
– Я буду так скуча-а-ать! – провыла я куда-то ему в подмышку.
Только наши, русские женщины умеют так горько плакать. В нас это генетически заложено, еще с древности.
Что я успешно демонстрировала последние двадцать минут.
Игору досталось больше слез и внимания – его рубашка вся была в пятнах от моих слез. Мне не хотелось, жутко не хотелось расставаться, и я, вцепившись в дорогих мне людей, прощалась с разрывающимся от тоски сердцем.
– Дару не обижай, – всхлипывала я, – она хорошая. И вспоминай меня хоть иногда, а я о тебе всегда буду по-омни-и-ить!
И новый виток слез.
Под конец даже Игор прослезился, пряча желтые глаза.
– Женя, прекращай, – прервал мое нытье Акатош. – Если не успокоишься, я успокою тебя сам. Одна искра – и ты будешь тихой и спокойной до самого дома.
Он угрожающе протянул руку с потрескивающими на кончиках пальцев искорками. Пришлось подчиниться и сворачивать слезоразлив.
– Мы поедем верхом. Все нужное в дорогу нам уже собрали. Нужно поторопиться – я хочу закрыть ворота в междумирье как можно быстрее.
Я кивнула.
И спустя три часа я, нарыдавшись, все-таки успокоенная акатошевой искоркой, ехала верхом на выносливой лошадке по песчаным барханам.
И с неожиданной тоской понимала, что часть моего сердца осталась там, в том красивом дворце под палящим солнцем.
Я нашла в себе силы признаться, что, рыдая по друзьям, я оплакивала и расставание с Ирданом Верденом.
Он так и не пришел, когда я уезжала.
И это почему-то меня ранило.
***
Таверна близ Старших болот. Старая, рассохшаяся древесина, размякшее от влаги крыльцо. Кажется, наступишь на него – и провалишься, как в трясину.
С самого утра шел мелкий противный дождь. Чавкала жирная земля под ногами.
Толстый трактирщик сонно зевал, лениво перебирая сизые мелкие ягодки из котелка. Половина ягод шла ему на откуп в рот, другая снисходительно бросалась в почерневшую страшную кастрюлю. Тут же, рядом, умостились две толстозадые служаночки, которые голыми руками могли разделать громадного вепря и соорудить из него приличную закуску.
Дверь в таверну близ Старших болот распахнулась. Двое в дорожных плащах ввалились в темный, пропахший неистребимым запахом кислой капусты и гари гостевой зал с десятком столиков.
Они откинули капюшоны. Девчонка и мужчина. Наметанным глазом трактирщик определил гостей, как случайных залетчиков, и ласково предложил горячего отвара, совершенно не смущаясь тем фактом, что девчонка брезгливо наморщила нос.
