Впихнули в соседнюю комнату, усадили у жаровни, надежно фиксируя руки. Один из этих, в белом, вынул из огня раскаленный докрасна прут с печатью на алом навершии. Пламя, капая с прута, отразилось в вишневых испуганных глазах Акатоша. А в следующую секунду раскаленный металл без сожалений коснулся нежной кожи на запястье бывшего бога, оставляя глубокий шрам-ожог в виде двух скрещенных змей. Акатош кричал, рвался, но сил, обычных человеческих сил недоставало.
На его рану тут же щедро плеснули лекарственного отвара и затянули куском тряпицы. От этих грубых манипуляций Акатош прикусил до крови губу, пытаясь унять крик, рвущийся из груди.
Несчастного, почти сломленного болью бывшего бога насильно напоили лекарством и оставили одного в небольшой темнице, заперев дверь.
Акатош без сил опустился на холодный пол. Запястье пульсировало болью, но она постепенно стихала, с каждой минутой становясь слабее. Но другая боль – бешеная, яркая, огненная – вдруг разгорелась в груди Акатоша, и была она намного сильнее ожога.
Такое неосторожное обращение с богом, которое позволила себе главная экономка дворца правителя песчаных земель, никогда не приведет ни к чему хорошему. Старые, забытые за века жизни на островах воспоминания всплыли как-то вдруг, внезапно. Ненависть, растерянность, унижение… Десятки неприятных эмоций, которые богу до этого не доводилось испытывать, выжимали душу, отбрасывая его память все дальше и дальше. Он вспомнил как-то вдруг, внезапно, вкус праха на губах, который оседал на выжженую его силой землю. Вспомнил упоительный запах страха – горячий, азартный. Вспомнил кровь, которая лилась и лилась, впитываясь в почву. Вспомнил обломки разрушенной звезды, на которой больше никогда не зародится жизнь.
Глаза бога огня и ярости зажглись багровым, черты лица заострились – теперь вряд ли кто-нибудь мог назвать его красивым. Это не было красотой, как не могла быть красотой кипящая лава, сносящая и губящая людей, дома, города…
Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы Акатош неудачно не повернул раненую руку. Вскрикнул. Память втянулась обратно, оставив после себя дурное послевкусие. Человеческое слабое тело, которое нужно питать археями… С таким телом нельзя ничего сделать. Подчиниться? От этого слова Акатоша едва не вывернуло. Если подчинение означает то, что он уже испытал, то как можно так жить изо дня в день, из года в год?
Акатош бездумно глядел на серую пустую стену своей темницы. Он думал о том, что даже обман любимой богини и века заточения на морском дне не смогли изменить его, не смогли вытащить наружу то, что было давно забыто им. А людская жестокость и унижения, которым его подвергли, выманили давно спящую суть наружу всего за один день. Как же сложно быть человеком среди других людей…
