Доктор Кэнтли сидел напротив Суня, положив руки перед собой на вязаную коричневую скатерть. Это была его обычная поза: так же стоял он и на кафедре, когда не требовалось что-нибудь демонстрировать. Рядом с ним на резном стуле с высокой спинкой восседал его коллега, преподаватель анатомии доктор Мэнсон, прямой и неподвижный, как изваяние.
— Что же вы намерены теперь делать, где обоснуетесь?
— Собираюсь перебраться в Макао[4], - ответил Сунь на вопрос доктора Кэнтли.
— В провинцию Португалии? — светлые брови Джеймса Кэнтли взлетели вверх. Он недоуменно пожал плечами и наклонил свою русую голову, рассматривая Суня, словно видел его впервые.
— Прошу прощения, учитель, не в провинцию, а в колонию Португалии. Кажется, от Лиссабона до Аомыня — простите, не люблю называть его Макао: звучит не по-китайски — около двадцати тысяч ли, если считать по прямой. А с берегов Утиного канала в Аомыне китайский берег виден. Не так ли, господа? — В голосе Сунь Ят-сена зазвучали металлические нотки.
Сунь любил этих людей, сидящих сейчас напротив, особенно доктора Кэнтли, но никогда не вступал с ними в спор. Не потому, что он был ученик, а они — учителя. Он словно чувствовал, что, начав спорить, может переступить ту черту, за которой их дружеским отношениям будет нанесен непоправимый ущерб. Но сейчас он не мог себя сдержать.
— Назовите мне, господа, такой уголок в Южном Китае, куда не проникли бы иностранцы. Затрудняетесь? Думаю, что в вашей доброй старой Англии, ничего подобного не происходит. Почему же китайцы должны выносить все это?
За время, проведенное в колледже у Джеймса Кэнтли, Сунь привык к Гонконгу, но это был слишком английский город, и этого он не мог объяснить своим учителям. Здесь китайцам особенно тяжело дышалось. Да, он намерен уехать в Аомынь; оттуда удобно поддерживать связь с другими городами на китайском побережье. А связи необходимы. Пока ему удалось добиться немногого — не все люди, с которыми он говорил, понимали и поддерживали его. Стоило ему заявить: «Мы должны свергнуть маньчжурскую династию и посадить на наш трон китайца», как люди, слушавшие его с почтением, поворачивались и потихоньку расходились. Впрочем, это понятно — крамольные слова могут стоить жизни. И все же Сунь все чаще говорил себе: «Капля камень точит».
— Что ж, раз птенец оперился, — прервал размышления Суня доктор Кэнтли, — пусть попробует летать самостоятельно. Тем более, что вы рождены для медицины, Сунь. И правильно решили — держаться от нашей опеки подальше.
