Кварталом Бездушных это место назвали те, кто в прежние века презирал гуафимов и не считал их за людей, заявляя, что души их ущербны, а может быть, их и вовсе нет. Позже, желая выказать свою добрую волю, власти хотели переименовать место обитания отверженных, дав ему какое-нибудь нейтральное официальное название, но теперь уже воспротивились сами гуафимы, философия которых к этому времени уже вполне сформировалась: как оказалось, грубое и немного зловещее именование «бездушные» их вполне устраивает, поскольку, по их убеждению, никаких душ ни у кого и вовсе не было, и человек, равно как звери и птицы, состоял исключительно из крови, мяса, костей, мозга и сухожилий. Впрочем, это еще не делало гуафимов самой странной сектой в Ильсивальре: скажем, в среднем городе немалое влияние имела другая секта, утверждавшая, что все на свете лишено не только душ, но и тел, и кажется существующим лишь постольку, поскольку воспринимается – а уж в Верхнем городе, как говорили, существуют еще более тонкие и парадоксальные учения, балующие умы скучающей пресыщенной аристократии. Вийон, будучи простым необразованным человеком, никогда не понимал всех этих умствований, и не стремился понять, но сейчас ему нужна было практическая, прямая помощь, и не оставалось ничего другого, кроме как обратиться к одному из тех людей, чье учение, как говорили, могло эту помощь оказать.
Дома и люди в квартале Бездушных выглядели небогато, но ничего особенного по сравнению с тем, как выглядел и жил сам Вийон, не представляли, а если и отличались, то в сторону чуть большего достатка и благополучия. Белый дом с вывеской в виде «Н» в круге он отыскал без труда – самое большое и богатое строение в квартале. На двери, на двух отдельных цепочках, были прикреплены молоток и перчатка. Для чего нужна перчатка, Вийон понял не сразу, но как только он перестал об этом размышлять, перевел взгляд на молоток и засомневался, стоит ли его брать, ведь безблагодатность этого места и дома могла, словно зараза, перейти на него самого – как предназначение перчатки сразу же стало понятным. Толерантность неверующих гуафимов была достаточно велика, чтобы самим предлагать посетителям способ избежать соприкосновения с ними и их вещами, позволяя, таким образом, избежать осквернения тем, кого это беспокоило. Толерантность эта, само собой, образовалась не на пустом месте, а была частью сложившейся традиции, восходившей ко временам, когда гуафима, вольно или невольно осквернившего своим прикосновением свободного человека, могли высечь или даже убить.
