Айман разделил последние микроскопические куски оставшегося жаренного мяса и запив это остатками воды, мы двинулись дальше. Сегодня идти было легче, даже клятая винтовка словно приноровилась к ритму ходьбы и особо била по бедру. Заметив впереди слева высокий останец, чья верхушка была увита кустарником, Нат изменил направление, взяв курс на него.
— Там будет вода, — пояснил он, поймав мой удивленный взгляд.
Это было бы весьма кстати. Наши запасы практически закончились, да и оставшаяся была отвратительно теплой и затхлой. Африканер не ошибся, небольшой ручеек падал не сверху, а пробивался через расщелину почти у самого подножья. Напившись и умывшись, мы снова заполнили бутыли. Было желание отдохнуть хоть немного, но невозмутимый Нат жестами приказал: «В путь!», и нам ничего не оставалось, как поплестись за ним.
Даже обед наш состоял из одной воды. Дальше, по ходу движения, африканер показал на растение, похожее на наш борщевик. Мы остановились. Пит и Кевин выкопали несколько клубней и, сняв кожуру, распределили между нами. Неплохо. По виду — корень молочного цвета, по вкусу нечто среднее между сырой картошкой и отварным бураком. Сытости не добавилось, но временно обмануть желудок удалось. Уже перед самым заходом солнца Питу удалось подстрелить животное, выскочившее прямо на нас в метрах тридцати.
Нечто похожее на нашу косулю было сражено метким выстрелом молодого африканера: он даже не передернул затвор, посылая пулю в патронник. Я решил держаться подальше от человека с винтовкой, у которого патрон в патроннике. Животное, именуемое «горный редунка», оказалось нескладной косулей размерами с козу. Зато она была крупнее дукера, что мы ели в последний раз.
Решено было останавливаться на ночлег здесь, надо разделать животное, да и сумерки начинали сгущаться. Пока мы с Натом искали хворост, а братья разделывали редунку, Айман нашел плоский камень, похожий на тот, на котором уже жарил нам мясо. Не дожидаясь окончательного потрошения животного, он срезал сочные куски с бедер и, посолив, терпеливо ожидал, пока разгоревшийся костер накалит камень— сковороду. Снова смазал жиром плоскость камня, а когда тот начал пузыриться и фырчать, сигнализируя о необходимой температуре для жарки, бросил мясо.
Запах жареного щекотал ноздри, и мы, практически не евшие целый день, готовы были сожрать его сырым, но сомалиец был неумолим. Лишь убедившись в готовности, он позволил приступить к трапезе мне и Нату, принявшись снова готовить мясо для себя и братьев, уже полностью закончивших разделку животного.
