Вот силуэт коллеги появился в одном из окошек монитора: ясно видны движения, очертания внутреннего рельефа здания, мебель. Хуже — таблички на дверях, ручки, плинтуса, другие подобные мелочи. Поворот, лестница, дверь в туалет — парень скрывается за ней и появляется в новом окошке. Даже так! Нескромно, но предусмотрительно. В уборной происходит все, для чего она и предназначена, и охранник продолжает свой путь по пустому зданию. Пока он движется по знакомому маршруту, можно проверить прилегающие ответвления коридора на наличие взрывчатых веществ. Сиверов прополз на корточках территорию, напоминающую по форме осьминога, чьим брюхом являлась будка с охранным пультом. Он быстро прикладывал трубку эндоскопа к подозрительным выпуклостям и неровностям стен, просовывал маленькое зеркало на длинной ручке под сплетения проводов и в просветы между трубами. Нигде ничего. Иногда он возвращался взглядом к монитору, чтобы понять, где сейчас второй охранник. В нужный момент Глеб вернулся в кресло, положил ноги на стол и уставился перед собой.
— Просто сцена из боевика! — поприветствовал его размявшийся напарник. — Жаль, «Калашников» на спинке стула не болтается!
— Может, познакомимся? — предложил Сиверов вместо ответа. Я — Пьер Кодай, — это было первое, что пришло ему в голову.
— Из эмигрантов? Чех? Поляк? Акцент не спрячешь, дружище!
— Венгр, а ты?
— Огюст Бартан, дед и бабка по отцу — турки.
Фамилия была действительно турецкой, но и она, и имя тоже были придуманы на ходу. Это насторожило Сиверова — он безошибочно чувствовал, когда человек представлялся не своим именем. Тогда человек в первые минуты всегда держится чуть более бравурно, чем обычно, с легким, едва заметным вызовом собственному «я». Потом испытывает неловкость. И если специально не учиться скрывать эти эмоции, они всегда заметны.
Вот и новая загадка этой ночи, обещающей католикам первый Адвент, мусульманам — плотские радости Рамадана, агенту Слепому — встречу с террористами.
В течение ночи они еще несколько раз менялись ролями, пили кофе из автомата, Огюст даже попросил разрешения подремать часок, обещая предоставить такую же возможность товарищу. Глеб согласился подежурить за двоих. Сам спать не стал — он умел работать без сна и отдыха. Придуманное имя тревожило его все больше, но убирать подозреваемого было пока рано. Середина ночи медленно перетекала в такую же темную утреннюю пору. Огюст, прикорнувший прямо на рабочем месте, спрятал лицо, опустив голову на стол. Подушкой ему служили сложенные руки. Но он не спал — дышал неровно, с разной степенью глубины, мышцы под форменной курткой были напряжены.
