— Сильно разозлился? — спросила она осторожно.
— Не то чтобы. Какое-то время буду прикрывать спину Эриху. Ему придется что-то там работать, и босс хочет, чтобы все прошло ровно. Так что тут все нормально.
— А ты? Ты-то как?
— Я? Да в порядке, — ответил Тимми. — Похоже, заразу какую-то подхватил. Грипп, что ли.
Лидия вышла из кухни, начисто забыв про еду, и положила руку ему на лоб. Холодный.
— Температуры нет, — сказала она.
— Да ерунда, — ответил он, стягивая рубашку через голову. — Потряхивает немного, да пару раз голова кружилась по дороге. Ничего серьезного.
— А с тем мужиком что случилось, ну, к кому тебя Бертон посылал?
— Застрелил.
— Насмерть?
Лидия пошла в спальню. Алый свет заката пробивался сквозь желтый шелк. У стены стоял древний платяной шкаф с потемневшей, изъеденной годами серебряной отделкой. Двуспальная кровать была из дешевой пены, точно на такой Лидия когда-то работала, простыни от времени стали тонкими, мягкими как попка младенца.
— Пальнул из дробовика в грудь, стоя где-то в метре. — Тимми пошел за ней. — В дырку можно было кулак засунуть. Так что да, скорее всего.
— Ты когда-нибудь человека убивал? — Она потянула платье вверх — бедра, талия, голова.
Тимми расстегнул ремень, нахмурился.
— Не знаю. Довольно сильно отметелил нескольких парней. Кто-то из них мог и не встать больше, но уж чего не знаю, того не знаю. В смысле, чтобы наверняка.
Лидия расстегнула лифчик, он соскользнул на дешевый ковер. Тимми стянул штаны, откинул их вместе с ботинками. Белья он не носил, эрегированный член болтался в воздухе, словно принадлежал кому-то другому. В лице не читалось и тени желания, одно лишь легкое огорчение.
— Тимми, — сказала Лидия, задирая бедра, — ты не заболел. Это травма.
— Думаешь? — Его по-настоящему удивила эта мысль. И позабавила. — А что, может быть. Хм.
Он стащил с нее трусы.
— Бедный Тимми, — прошептала она.
— Твою мать. — Он взгромоздился на нее сверху. — Так я в порядке. По крайней мере, не болею.
В сексе для Лидии было мало тайн. И она трахала, и ее трахало больше народу, чем она могла сосчитать, и от каждого она чему-то, да научилась. Иногда мерзкому. Иногда прекрасному. На глубоком, животном уровне секс она воспринимала некоей музыкой, неким языком. Он всегда что-то выражал. Любовь. Гнев, горечь или отчаяние. С помощью секса можно скорбеть, а можно отомстить. Он может стать оружием, кошмаром или утешением. Секс сам по себе бессмысленен, поэтому способен нести любой смысл.
