Узнав, что случилось с Льевом, Лидия первым делом тщательно накрасилась и уложила длинные, тронутые сединой волосы. Она села перед зеркалом в спальне и втирала в кожу тональную основу, пока не исчезли морщины. Накрасила губы ярче, сочнее, полнее, чем им когда-нибудь доводилось бывать от природы. Черная тушь, красноватые тени, румяна ржавого оттенка. Хоть над головой вовсю сгущались тучи, Лидия не спешила. Накопленный за жизнь опыт выкристаллизовал в ней такие связи между сексуальным влечением, страхом и фатализмом, что заметь она подобное в ком-то другом, сочла бы его нездоровым. Лидия распустила волосы, потом собрала наверх и пришпилила так, чтобы три четверти объема каскадом рассыпались по плечам, как нравилось Льеву тогда, когда он вытащил ее из рабочего персонала дома и сделал только своей. Она словно воздавала последние почести, будто покойника обряжала.
Лидия скинула халат, оделась просто, практично. На ноги — кроссовки. В тревожном чемоданчике — неприметном голубом рюкзаке — лежали трехмесячный запас лекарств, две смены одежды, четыре белковых брикета, пистолет, две коробки патронов, бутылка воды и три тысячи долларов на полудюжине кредитных чипов. Лидия стащила рюкзак с верхней полки шкафа и, не проверяя, кинула на стул перед окном. Выцветшие занавески смягчали полуденный свет и делали все в комнате серым. Прозрачный желтый шарф она накинула на волосы, обмотала вокруг шеи и завязала на груди; вышло ироничное напоминание о ее старом хиджабе. Села неподвижно, плотно сдвинув стопы, колени, бедра. Вот теперь достойно, подумала она. И стала ждать, кто же откроет дверь — безопасники или Тимми. Тьма или свет.
Прошел почти час. Заныла спина. Лидия смаковала боль, не меняя выражения лица. Что улыбка, что гримаса боли могли попортить макияж. В коридоре послышались шаги, кто-то кашлянул. Открылась дверь, на пороге появился Тимми. Окинул Лидию взглядом, посмотрел в лицо. Пожал плечами, мотнул головой в коридор, мол, идем уже? Лидия встала, прошла к двери, по дороге накинув на плечо рюкзак, и в последний раз переступила порог своей комнаты. Она прожила здесь почти десять лет. На крючке в ванной осталось висеть ожерелье, подаренное Льевом той ночью, когда он сказал, что уходит, но ее не бросят. В посудном шкафу так и стояла дешевая керамическая чашка, которую восьмилетний Тимми расписал глазурью и подарил Лидии, приняв какую-то случайную дату за ее день рождения. Наполовину законченное вязание, оставленное пропавшей двадцать лет назад бывшей соседкой, лежало под кроватью в пластиковом мешке и пахло пылью.
