– Держи Кимата. Ты что, снова пытаешься задерживать дыхание? – спросила Анкэ, когда Аяна вернулась.
– Мхм, – кивнула Аяна, надув щёки.
– Всё же дыши иногда. Он зевал.
Анкэ ушла умываться к колодцу, а Аяна поднялась укладывать Кимата.
В комнате над конюшней, которая, как всегда, была самой дешёвой, горел один светильник. Как объяснил Кадиар, они оставляли его, чтобы Харвилл, который иногда ходил во сне, больше не наступал никому на руки. Аяна пыталась уточнить, что значит это «больше», но Харвиллу было явно неловко об этом вспоминать, и она замяла эту тему.
Кровать с самым мягким матрасом обычно доставалась Анкэ, у которой болела спина после сна на полу. А если комната и кровать были чуть пошире, то Аяна укладывала к Анкэ и Кимата, чтобы сквозняки, гуляющие по полу, не досаждали ему.
Её удивляло, как эти люди, с которыми её свёл случай, тонко чувствовали чужие границы, находясь в одном помещении. Когда она ездила на болота с парнями и девушками из родной долины, и они все ночевали в маленьком срубе, она чувствовала себя стеснённо, подавленно, неуютно, хотя там и было тепло, а рядом лежала Тили, которую она знала с рождения.
Здесь же её окружали люди, которых она знала неделю, не больше, и они были так же близко, как её друзья в том маленьком укрытии, но, вопреки всему, ей не казалось, что они хоть малейшим образом нарушают её покой или стесняют её. Каждый из них, включая, впрочем, и саму Аяну, с наступлением ночи заворачивался в кокон своих мыслей, как в одеяло, или как гусеница заворачивается в лист, скрепляя его белой клейкой пеной вокруг меняющегося тела, чтобы после долгого сна выползти и расправить нежные, опылённые цветными чешуйками крылья, подставляя солнцу нарядный узор.
В эту ночь Аяна не чувствовала себя лёгкой, порхающей бабочкой. Она выпила столько воды в бесплодной борьбе с икотой, что чувствовала себя бутылью, в которой перебродил мёд, и которую поставили на телегу со щербатым колесом, так, что на каждом его повороте выщербленным местом к утоптанной колее её сотрясало неодолимое, мучительное, громкое «ик!».
Она поглядела на Кимата, спавшего рядом, тихонько встала, натянула сапоги и накинула плащ, пытаясь осторожно пробраться к выходу среди плотно уложенных матрасов, и мысленно поблагодарила Харвилла за его снохождение и, соответственно, за светильник, благодаря которому она тоже теперь ни на кого не наступила. Она вышла в коридор, задерживая дыхание в отчаянных попытках победить икоту, и направилась к нужнику.
