А ещё ей нужно было решить, что делать с копытами Ташты. Надо выяснить, что там, дальше, за дороги.
– Кимат, хочешь молока? – спросила она, глядя на сына. – Пойдём-ка.
Она быстро накинула голубой халат, завязала пояс, взяла Кимата на руки и спустилась по лестнице в помещение, где подавали еду.
– Кир Хиделл, подскажи, пожалуйста...
Она осеклась, потому что Хиделл смотрел на неё, как на душу, которая вернулась из долины духов, чтобы привидеться ему в кошмаре. Во внезапно наступившей тишине она повернула голову к столам и поняла, что все присутствующие смотрят на неё.
– Ондео... – тихо прошептал один из торговцев наконец.
Снова тишина.
Аяна замерла. Торговцы смотрели на неё.
– Ма-ма, – сказал Кимат.
Хиделл очнулся и встряхнул головой.
– Кира, твои волосы...
Аяна перекинула подсохшие пряди со спины и онемела. Её волосы были нежно-голубоватого цвета.
– О! – сказала она. – О.
– Хиделл, старина, что ж ты не сказал, что они уже приехали? – радостно спросил один из постояльцев, отодвигая миску с густой похлёбкой. – Ну ты даёшь. Кира ондео, спой нам или станцуй. Где остальные?
– Кира не из бродячего театра, – сказал Хиделл. – Она не поёт и не танцует. Она проездом.
– Жаль. Ну ладно. Я уже кошелёк было приготовил.
Аяна навострила уши.
– Хиделл, – быстро спросила она шёпотом, наклоняясь к управляющему, – а этим бродячим артистам что, платят?
– Конечно, – удивлённо ответил он. – За песни и представления. Зачем же им иначе колесить по стране? Ты как будто вчера родилась, кира. А почему ты шепчешь?
– Я просто умею петь и играть. А если за это платят...
– А на чём ты играешь?
– На кемандже и на читаре.
– На кемандже?
– Я хорошо играю, – вскинулась Аяна, вспомнив вопли растерзанной души, доносившиеся из её покоев.
– Нет-нет. Просто на ней чаще играют кирио. У меня нет ни кемандже, ни читара.
– У меня есть. Кемандже.
– И ты сыграешь? Перед всеми этими людьми?
– А что?
Хиделл с улыбкой пожал плечами.
– Ничего. Просто обычно девушки стесняются... Те, которые не из театра.
– Я тоже стесняюсь... Очень. Но мне деньги нужны, понимаешь?
– Тогда играй то, что душу рвёт. И мне доход будет, – он недвусмысленно показал взглядом на маленькие бочонки. – Вино, смекаешь?
Она обличающе прищурилась, глядя на него, и кивнула.
– Кира исполнит нам пару песен, – громко сказал Хиделл.
Аяна поставила Кимата на пол рядом с ним и сбегала за коробом с кемандже, вернулась и села на стул. Она скрутила в жгут свои нежно-голубые волосы и завязала их узлом на затылке, потом поставила на ногу небольшую дощечку и примостила на неё острый шпиль, проверила строй, просунула пальцы в смычок, глубоко вдохнула и провела по струнам. Песня, которую она сыграла без слов, была об уходящем лете, которое больше никогда не вернётся. Она играла, закрыв глаза, и тосковала сама, и кемандже тоже тосковала.
