Голый хлеб. Роман-автобиография | страница 25
А если бы это дерево было женщиной? Я вспомнил тот день, когда я представлял себе, как сожгу платье Фатимы. Неподалеку оттуда я нашел более скромное дерево. Дерево, ствол которого был мне доступен. Я мог обхватить его руками. На стволе я нарисовал тело женщины. Я вырезал женские формы. Две впадины на месте грудей, еще одна – в промежности. Таким было это дерево-женщина. Я клал то два апельсина, то два яблока в эти две впадины. Это были груди, которые я мог сосать или кусать. В промежность дерева я клал носовой платок, пропитанный растительным или сливочным маслом. На это вырезанное тело я накладывал образы самых красивых женщин.
Однажды дядя позвал меня к себе и сказал:
– Завтра ты не пойдешь на виноградник. Тебя хотела видеть жена сторожа фермы, господина Сегонди. Если ты ей понравишься, то она оставит тебя работать у себя…
Я был доволен. Но почему при условии, если я ей понравлюсь?
Она любезно встретила меня. Красивая женщина, брюнетка, еще довольно молодая. Ее походка напомнила мне изящество и элегантность Асии. Она произвела на меня сильное впечатление, и у меня тотчас же возникло немало непристойных мыслей на ее счет. Так я уже был рад, что мне есть чем питать мои новые мечты. Она заговорила со мной по-испански. Мне пришлось сделать над собой некоторое усилие, чтобы припомнить те несколько испанских фраз, которые я знал. Я чувствовал, что для меня начинается новая эра, поскольку эта красивая дама дала мне немного денег и отпустила на три дня еще до того, как я приступил к работе. Я таскался по городу из бара в кафе, из кино в цирк с бутылкой вина в кармане. Ночью я спал в бараке. Там я был не один. Со мной был Тигр, большая собака моей тетки.
Эта красивая дама научила меня выполнять разную работу по дому и готовить несколько несложных блюд. Однажды я приготовил ей марокканский таджин[13], который ей очень понравился. Раз в неделю у нас был день марокканской кухни. Я отлично справлялся со своими обязанностями. Эта женщина подарила мне немного счастья. С ней мое одиночество казалось мне не таким тяжким. Я больше не думал о дереве-женщине. И все же я тосковал по девушкам из Тетуана. Я тосковал по его борделям, со всей их нищетой, недостатками, но также и той радостью, которую рождало во мне женское тело, женский рот, грудь, спина. В Оране я был чужаком. Мне не удавалось найти дорогу в бордели. Возможно, с каким-нибудь приятелем все было бы проще? Но как подружиться с кем-то в этом городе, где люди даже не улыбаются друг другу? Я видел, как хозяин фермы кладет руки на плечи своей прекрасной супруги, я видел, как он обнимает ее, занимается с ней любовью. Я подавал им завтрак в постель. Мужчина с голым торсом. Женщина в ночной рубашке. Я видел или скорее воображал себе ее грудь. Первый раз она попросила меня сделать кое-что неприятное мне: выстирать трусы ее мужа. Сначала я, скрепя сердце, согласился. Но, в конце концов, мужчина вовсе не обязан стирать исподнее с другого мужчины! И тогда я сказал своей хозяйке: