Ночью отец разыскал меня не без помощи мальчишек из противоположного лагеря, и увез меня с собой в Оран. Мы ехали всю ночь. На рассвете автобус остановился в Кетаме. Было очень холодно. Я увидел, что такое снег. Долгое, ужасное, нескончаемое путешествие. Путники выглядели жутко и зловеще. Бедность отражалась на их лицах, одежде, домах. Я отдавал себе отчет в том, какой прелестью была чистота христиан. Мы ели галеты и сваренные вкрутую яйца.
Автобус остановился в нескольких метрах от испанской таможни. Те, у кого не было паспортов, вышли из автобуса. У меня не было никаких документов. Мы перебрались через реку Мулуйа на спинах проводников. Автобус забрал нас чуть дальше. Мы провели ночь в Уджде, в какой-то семье, которую знал отец. К утру я весь был усыпан блохами. И убил их немало. Я был грязным. Все время чесался. Кашлял. Те люди, у которых мы остановились, были еще беднее нас. Им хорошо было известно, что такое голод. Какая дрянь! Ужасное путешествие! Голодное путешествие.
В Оран мы прибыли ночью. Какой-то человек, говоривший по-рифски, проводил нас в новый квартал, где жили люди, которых знал мой отец. Нас встретили злые псы, которые выскакивали из жилых пещер. Меня чуть было не покусали. Я шел перед отцом, который бросал в них камнями или отгонял своей клюкой. Он орал на них и всячески поносил меня:
– Шагай вперед, трус! Вперед, тебе говорят, чтоб ты подавился плотью своей потаскухи-матери!
Я споткнулся и упал. Он огрел меня клюкой. Я заорал, бормоча проклятья. Он подтолкнул меня вперед своей клюкой. Я тоже взял в руки палку, чтобы отгонять собак. Ноги мои занемели от колючих растений и острых камней. Он бил меня, ругая на чем свет стоит. Я отвечал ему молчанием. К счастью, я спускал на него всех собак только про себя.
Какой-то человек вышел из пещеры. Они с отцом узнали друг друга и обнялись. Пещеру освещали две масляные лампы, пространство в ней едва позволяло разместиться двоим. Его жена, облаченная в белые одежды, совершала молитву. На нем были драные, выцветшие от времени лохмотья. Лицо заросло щетиной.
Женщина стала расспрашивать меня о братьях и сестрах, родившихся на чужбине. Я отвечал ей, наполовину скрывая правду. Надо было все же немного приврать. В любом случае, трудно было говорить правду в присутствии отца. Да и кто бы посмел это сделать? Мужчина поинтересовался у моего отца о том, как живут земляки из Рифа, которые переселились на север и юг Марокко.
