— Ты будешь притворяться моей женой.
— Притворяться? — Не знаю, почему я продолжаю задавать ему эти вопросы, развлекая его, но ситуация настолько сюрреалистична, что кажется, будто меня втянули в одну из этих рождественских сказок.
— Моя жена умерла несколько недель назад, и никто больше не может выполнять ее обязанности, так что ты будешь ее заменой.
— Ох. — Я не хочу произносить это вслух, но оно все равно вырывается.
Я смотрю на него с другой точки зрения. На его прямую, уверенную осанку, на его выбор темного гардероба, на его черные волосы и густую щетину, на тени, вызванные его скулами. И, наконец, на тусклость в его серых глазах, словно вырезанных из мрачного Нью-Йоркского неба.
Чувствовала ли я себя неловко рядом с ним из-за этой негативной энергии, которую он излучает? Теперь, когда я узнала, что причиной этой энергии является недавняя смерть его жены, я не знаю, как себя чувствовать.
Тем не менее, беспокойство скрывается под моей кожей, как свернувшийся кровеносный сосуд, блокируя нормальный приток кислорода к моему сердцу.
Его руки, хотя и покоятся на коленях, ощущаются так, будто они упираются в мою душу, давят и пытаются прорваться.
Это… опасно. Даже страшно.
Я могла бы оказаться на улице, но мои инстинкты не пострадали, и они, по крайней мере, могут распознать опасность.
Этот человек и есть ее определение.
Его приятная внешность, сильное телосложение и непринужденная уверенность не обманывают меня. Во всяком случае, я рассматриваю их как его орудия разрушения.
— Мне жаль Вашу жену. — говорю я как можно спокойнее. — Но я ничем не могу помочь.
— Мне не нужны твоя неискренняя жалость. Просто делай, что тебе говорят.
— Ты что, не слышал, что я сказала? Я не могу быть твоей женой.
— Да, ты можешь. На самом деле, ты единственная, кто способен соответствовать этой роли.
— Единственная? Ты меня видел?
Он постукивает пальцами по бедрам, пока его взгляд скользит от моего лица к торсу и вниз к ноге, на которой не хватает обуви. Это я спросила, видел ли он меня, но теперь, когда я попала под его пристальный взгляд, чувство неполноценности после сегодняшнего дня снова охватывает меня.
Он, должно быть, видит монстра, причем вонючего, и хотя я редко стесняюсь своего образа жизни, сейчас я это делаю. Неприятное ощущение врезается в меня с такой силой, что у меня перехватывает дыхание.
Я начинаю извиваться, но останавливаюсь.
— Я вижу тебя. — говорит он медленно, как будто за этими словами скрывается другой смысл. Постукивание его пальцев прекращается. — Четко.
