И хотя Гилберт все еще мгновенно взрывался, как сейчас, но уже быстро отходил. Он мог сколько угодно бушевать, но никогда не повел бы войско на заведомо самоубийственное дело. Война с Садыком была именно такой, сейчас ненавистный сарацин находился в зените своего могущества. А он, Гилберт, был лишь вассалом Феликса. Слабым герцогством, которое даже не может отвоевать независимость. Куда уж там тягаться с великой Османской Империей…
Сейчас он особенно сильно ненавидел свою слабость, потому что ничем не мог помочь Эржебет. И оглядываясь на закрывшуюся дверь зала, он поклялся, что обязательно станет могучей державой, перед которой будут трепетать соседи. Разобьет Садыка в пух и прах, освободит Эржебет. И она будет принадлежать лишь ему одному…
От последней мысли Гилберт вздрогнул, ощущая, как изменились его желания. Он и раньше мечтал ей помочь. Но теперь он уже не просто хотел вызволить друга из беды.
«Да я всегда видел в ней не только друга…»
Гилберт застыл посреди коридора, в голове что-то щелкнуло, будто встали на место шестеренки. Он понял, что с самой первой их встречи хотел Эржебет, как женщину, но старательно подавлял это влечение, маскировал под желание сразиться… Да, он хотел с ней сразиться: выбить меч, прижать ее к стене и впиться в нежно-розовые губы. Можно было, конечно, обвинить во всем аскетичные правила Ордена, жестко подавлявшие его природные желания. Можно было сказать, что это из-за них он готов броситься на первую встречную красивую женщину, а то, что ей оказалась Эржебет, лишь случайность, не более. Но ведь он давно перестал быть рыцарем Креста, уже многие годы его не сковывали никакие обеты, и Гилберт позволил себе окунуться в плотские наслаждения. Вот только удовольствия он почти не получал, лишь сиюминутное удовлетворение похоти, не больше. Никакие куртизанки, даже самые прекрасные и искусные в любви, не могли погасить бушевавший внутри него пожар. А сегодня он понял, что это под силу сделать лишь одной женщине, именно той, которая разожгла пламя…
***
После приема Садык отпустил Эржебет, к ее удивлению, не завалив никакой работой. Она поспешила воспользоваться его забывчивостью и убежала в свою комнату с такой прытью, словно за ней по пятам неслась стая волков. Ощущение загнанности флером окутало ее, чувства пребывали в полнейшем смятении. Она не понимала, что произошло. С ней. С Гилбертом. Между ними. Это было ненормально, неправильно, и в то же время наоборот, ей казалось, что так и должно быть, что именно этого она и хотела.
