Но тут музыка смолкла, Эржебет застыла, ее плечи поникли, а руки бессильно упали.
— Эй, песик, встреча окончена, мы уходим! — Грубый окрик Феликса окончательно разрушил чудесное наваждение.
Гилберт понял, что дышит тяжело, как загнанный конь, и вспотел под одеждой так, что рубашка прилипла к телу.
— Подъем! — прикрикнул на него Феликс.
И Гилберт заставил себя встать, но все еще не мог оторвать от Эржебет взгляда. Она тоже смотрела на него, со смесью страха, изумления и чего-то еще. Отсвета тех самых огней…
К ней подошел Садык, властно обнял за плечи, вдруг посмотрел Гилберту прямо в глаза. И торжествующе ухмыльнулся.
«Хочешь? Забери!» — Вызов был ясным и четким.
«И заберу!» — посулил ему Гилберт.
Затем улыбнулся Эржебет, надеясь, что она поймет его бессловесное обещание помощи.
— Да пошли уже, герой-любовник недоделанный! — Феликс подхватил Гилберта за локоть и поволок вон из зала.
Прежде чем тяжелая дверь из черного дерева захлопнулась за ними, Гилберт еще успел бросить прощальный взгляд на Эржебет. И ему показалось, что на ее губах промелькнула ответная улыбка…
— И он еще заявляет, что между ним и Лизой ничего нет! — Феликс похабно рассмеялся, как только они отошли достаточно далеко. — Да ты на нее так пялился, что казалось вот-вот набросишься и завали…
— Феликс. — Торис укоризненно покачал головой, и тот наконец-то замолчал под его строгим взглядом.
Как раз вовремя, потому что распаленному бурей эмоций Гилберту срочно нужно было их как-нибудь выплеснуть. Например, избить назойливого болтуна.
— Гилберт. — Торис смотрел на него все с тем же так раздражающим сочувствием. — Я понимаю тебя. Мне тоже неприятно видеть, как наши братья и сестры по вере страдают под пятой сарацина. И мне жаль Эржебет… Но сейчас мы не можем ничего сделать, Садык слишком силен. Поэтому, пожалуйста, не предпринимай никаких опрометчивых действий. Помни, ты ведь можешь поставить под удар всех нас…
Гилберт глубоко вдохнул, стараясь успокоиться и подавить навязчивое желание съездить Торису по физиономии.
— Я не такой дурак, как вы все думаете, — наконец произнес он почти ровным тоном. — Я не собираюсь бросаться на Аднана во главе маленького отряда из рыцарей, чтобы героически погибнуть.
Но справедливости ради стоило признать, что такая идея уже не раз приходила ему в голову и казалась весьма заманчивой.
Однако сокрушительные поражения, годы в подчиненном положении и холодные стены тюрьмы, куда он так часто попадал из-за своей опрометчивости, кое-чему его научили.
