Эржебет была так рада его видеть, что вмиг забыла и о своем унизительном положении, и об обуревавшей ее злости.
Их взгляды встретились и слова были больше не нужны.
«Как ты?» — безмолвно спрашивал Гилберт.
«Бывало и получше». — Эржебет кривовато усмехалась.
Он в ответ одарил ее своей особой широкой улыбкой, от которой потеплело в душе.
«Все будет хорошо, Лизхен!»
Ей стало так легко и спокойно, словно и не было стольких лет боли.
«Я так рада, что ты пришел…»
Но затем Эржебет заметила в глазах Гилберта изумление, он нахмурился, между серебристыми бровями пролегла складка. Эржебет поняла, что он смотрит уже не на ее лицо, а на одежду.
Ей тут же захотелось провалиться сквозь землю или убежать и спрятаться. Эржебет не сильно волновало, что подумают о ней Феликс или Торис. Но то, что в таком жутком образе гаремной танцовщицы ее увидел Гилберт… Это было невыносимо.
Садык, то ли заметив ее реакцию, то ли просто решив поиздеваться, вдруг протянул руку, чуть приподняв голову Эржебет, собственническим жестом погладил ее шею. Точно она была его ручной зверушкой. Или любимой наложницей.
Эржебет успела заметить, как при виде этого бешено сверкнули глаза Гилберта, и поспешила отвернуться. Она была больше не в силах на него смотреть.
«Унижение, какое унижение… И прямо перед ним…»
Феликс принялся обсуждать с Садыком какие-то политические дела. Что-то о разделе Украины, о Запорожской Сечи и набегах крымских татар. И все время Садык продолжал поглаживать Эржебет, будто говоря: «Вот смотрите, неверные: Венгерское королевство, одна из сильнейших христианских держав Восточной Европы. Видите, где она теперь? У меня в ногах. И я имею ее, как хочу!».
Эржебет особо не прислушивалась к беседе, она старательно изучала сложный рисунок на одной из подушек и прилагала все силы, чтобы не вцепиться зубами в руку Садыка.
— Услади взоры моих гостей танцем. — Она не сразу поняла, что он обращается к ней.
«Танцевать? Перед всеми? Перед Гилбертом? Нет!»
Это было уже слишком.
— Я не умею, мой господин. — Голос Эржебет вибрировал от едва сдерживаемого гнева. — Боюсь, я опозорю вас…
— Думаю, ты быстро научишься, если я прикажу отрубить пару сотен голов твоим людям, — мягко шепнул Садык. — И старайся, старайся, не то их будет уже не сотня, а пять сотен.
После его слов Эржебет тут же представила плахи. И лес залитых кровью кольев. И услышала плач женщин ее земли.
«Засунь свою гордость, знаешь куда?»
Эржебет резко встала, стараясь смотреть куда угодно, только не в сторону расположившихся на подушках членов посольства. И главное — не смотреть на Гилберта.
