и рядом сидит парочка негров, на которых никто не обращает внимания. Двумя годами раньше это обрушилось бы на них, но теперь настал черед длинноволосых. Все это становилось настолько невыносимым, что я попросил официантку вызвать полицию; приехали шериф с помощником, но вмешиваться не стали — просто дали понять, что они здесь. Мы пошли расплачиваться — парни за соседним столом тоже поднялись. Выходим наружу, а там этих местных еще больше, они нас окружают, начинают толкаться и пихаться, со всех сторон сыплются оскорбления. Кое-как нам удается продраться сквозь толпу и забраться в машину. После чего начались гонки с преследованием. В конце концов мы от них как-то оторвались, вернулись к мотелю, спрятали машину и забаррикадировали двери мебелью. Через пару лет я посмотрел «Беспечного ездока» и просто взвыл, потому что ничего на свете не меняется: жертвы могут быть другими, суть дела остается той же.
Мы заехали в Монреаль на «Экспо-67», там показывали замечательные фильмы, в том числе «Мы молоды» Фрэнсиса Томпсона, который идет сразу на шести экранах. В чешском павильоне был фильм, где в конце каждой сцены зрители должны были голосовать, в каком направлении должен дальше развиваться сюжет. Когда мы делали «Двенадцать обезьян», Боб Гейл (тот самый, что писал «Назад в будущее» вместе с Робертом Земекисом) выпустил фильм, где каждый зритель мог проголосовать в ключевых моментах, и фильм вышел ужасный. Я ходил смотреть с дочерьми. Сзади нас в зале еще сидели двое мужчин, и наши три голоса в каждом из пунктов перевешивали их два. Дочки решили, что для домашней игры эту идею можно использовать, но в кино мы ходим не за этим. Кинематограф нельзя свести к такого рода интерактивности: именно когда ты голосуешь, ты выпадаешь из процесса. Девчонки понимали, что главное в кино — история, которую тебе рассказывают: смотреть кино — все равно что сидеть ночью у костра и слушать рассказчика, все зависит от него, а не от тебя.
Потом я попал в Англию, на этот раз на самолете. Несколько недель мы перекантовались у друзей Гленис, а потом сняли маленькую квартиру-студию в Найтсбридже. Я тогда все еще делал картинки: для парижского «Пилота» и для каких-то абсолютно дурацких американских журналов. Один назывался «Кар-тунз» — новомодный журнал с комиксами только о машинах; я рисовал сюжеты из «Фауста», из «Портрета Дориана Грея» — только вместо людей везде действовали машины. Одновременно я бегал по Лондону в поисках заказов на иллюстрации.
