Начал я с того, что двигал свет, подметал полы, — я был готов на все, лишь бы быть поближе к процессу. Я был доволен, потому что многому научился в техническом смысле, понял, что никакой особой магии там нет. Мне пришлось уйти, когда жена владельца студии, Мэри Эллен Бьют, начала снимать «Отрывки из “Поминок по Финнегану”»[67]. На площадке царил хаос, все работали забесплатно. В один прекрасный день, когда они пытались выстроить кадр, я не выдержал и, несмотря на то что был всего лишь мальчиком на побегушках, сказал: «Так у вас ничего не получится». Там был стол, на нем лежали перевернутые вверх ногами стулья, перед столом или позади него кто-то стоял, и они пытались удержать человека и стол на одной линии и сделать круговую проходку с камерой. Я знал, что сделать это можно было только на вращающейся платформе, и попытался донести до них эту мысль, буквально умоляя, чтобы меня выслушали. В конце концов я решил, что это какой-то идиотизм: я достаточно хорошо понимаю пространственные отношения, я объяснил им, почему у них ничего не получается, но они такие важные и серьезные, что слушать никого не хотят. Я встал и ушел; и моя кинокарьера на какое-то время на этом и завершилась.
Вы не могли тогда знать, что в этой армии неоплачиваемых сотрудников, работавших над «Поминками по Финнегану», числилась также и некая Тельма Шунмейкер, тогда еще только начинающий монтажер. Она тоже не знала о вашем участии в этом проекте, пока я ей не рассказал[68]. Тогда было удивительное время: преграды падали одна за другой, все казалось возможным.
Да, в Нью-Йорке тогда было интересно, но журналы все-таки плелись в хвосте. «Эсквайр» тогда еще ничего особенного собой не представлял, хотя арт-директором там работал Роберт Бентон, из этих невероятно энергичных и талантливых людей, которые закончили техасские университеты в конце пятидесятых годов[69]. Я же разнообразил свою жизнь следующим образом. Звонил и сообщал: «Мистеру Гиллиаму, помощнику редактора журнала «Хелп!», требуется то-то и то-то, он пришлет человека все это забрать». И потом я сам же приходил забирать то, что приготовили «для мистера Гиллиама». Мне было двадцать два года, но выглядел я, со своей младенческой физиономией, скорее на семнадцать. Так что я то и дело волшебным образом превращался из редактора в курьера и обратно.
Из пятидесяти долларов в неделю, которые мне платили, я умудрялся тратить только двадцать пять, а остальное откладывал. Все свои расходы я записывал в маленький блокнотик; я даже жвачку не покупал, потому что она стоила целых пять центов. Благодаря столь жесткой экономии мне удалось накопить на первый в моей жизни «Болекс» и на магнитофон. Бинго! У меня были камера и магнитофон, значит, можно делать кино!
