Собака
Гензбур со своей собакой Нана[226] (бультерьером).
Собаки ужасно умные животные. Но я знал одну собаку, которая перестала признавать своего хозяина, когда он перестал курить, представляете? Поэтому я решил не бросать. (Смеется.)
Моя собака похожа на меня, такая же уродливая. Обожаю с ней гулять. Мне кажется иногда, что это не я ее прогуливаю, а она меня. Нана водит меня на поводке.
Нана, дай лапу. (Собака протягивает лапу.) Молодец. Посмотрите только, какая умная симпатичная собака и какие у нее большие зубы. (Открывает собаке пасть.)
В 1940 году отец привел меня в академию живописи на Монмартре. Там я занимался у двух стариков-постимпрессионистов, Камуэна и Жана Пуи. Здесь состоялась и эротическая инициация: однажды на входе я пропустил вперед — я уже тогда был галантным — молодую женщину, очень красивую. Это была натурщица. Мне еще не доводилось работать с обнаженной моделью, я рисовал гипсы — делал прорисовки углем. Затем вспоминаю другую натурщицу, негритянку по имени Жозефа. Однажды я углядел у нее в паху краешек гигиенической салфетки; это было потрясение...
Поговорим о вашем дебюте. Вообще, вы начинали свой жизненный путь как художник, учились в академии, не правда ли? Много картин удалось продать?
Нет. В юности я был очень замкнут и погружен в себя, поэтому не хотел продавать свои картины.
Что вы рисовали?
Я работал в разных жанрах. Много экспериментировал.
ДЖЕЙН БИРКИН: Он рисовал обнаженных женщин, я видела эти картины. (Смех в зале.)
Живопись наложила на меня отпечаток. Я обрел в ней главное — искусство как средство достичь внутреннего равновесия, интеллектуального равновесия. Песни, слава — они нарушают его. Занимаясь живописью, я был счастлив. Я обожал живопись и малодушно расстался с нею...
Я перестал писать картины, когда у меня появились деньги их покупать. Я думал, что смогу стать великим, но ошибся. Хотя в мастерских академии все восхищались исключительностью моей манеры.
В 1950 году Гензбур работал в детском центре в Шамфлере.
Передо мной были великолепные детские рисунки. К примеру, одна девчушка нарисовала для меня паровоз прямо на крыше дома, это было потрясающе, просто сюрреализм! На занятиях я им ничего не навязывал. Но все эти дивные находки со временем исчезают, стоит детям подрасти, и в какой-то момент яйца становятся овальными, а кубы кубическими. Поэзия исчезает.
В начале пятидесятых я много занимался коллажем, а чтобы малость подзаработать, рисовал цветочки на старинной мебели — творил подделки под Людовика Тринадцатого и прочих Людовиков. Еще я раскрашивал черно-белые кинокадры на афишах, что вывешивались перед входом в кинотеатры. Здорово навострился. Так что я подкрасил губки сотням Мэрилин для фильма «Ниагара»
