Я не понимаю эту навязчивую идею с девчушками, меня от этого воротит. Я чувствую, как от этих писух пахнет, вот так. А потом, не люблю насилие. Я никогда не пытался вставить партнерше без ее согласия. Не люблю насилие. Я люблю жестокость, когда... разумеется, в «Love in the beat» есть жестокость, но я не люблю, когда это навязывается насильно. Ну, вот и все по поводу Поланского.
БАЙОН: Хорошо. Вторая часть вопроса: что в Гензбуре, по-твоему, является объектом сексуального влечения? Сверху вниз, по порядку.
С. ГЕНЗБУР: Влечения меня?
БАЙОН: Да нет же.
Обольщение
С. ГЕНЗБУР: Что во мне привлекает женщин? Ой, бля...
БАЙОН: Или мужчин. Можно считать...
С. ГЕНЗБУР: И мужчин тоже? (Пауза.) Думаю, что во мне есть... какая-то беспечность. В манере поведения. Эдакий коктейль из бесшабашности и, разумеется, осознания своей славы — тут уж ничего не попишешь. И потом, чувство движения в пространстве, некий, я бы сказал, шик. Не хочу показаться самонадеянным, но думаю, что это так, да: осознание движения в пространстве придает мне некое изящество. И еще беглый налет... чудовищного пренебрежения — ну, не чудовищного, а, скажем, аристократического пренебрежения. Думаю, что все это. Ну а еще голос. А потом, глаза, которые смотрят куда-то в туманную даль. А еще у меня отсутствующий взгляд. Когда я сам этого хочу, потому что я могу быть очень даже присутствующим!
БАЙОН: А меланхоличность? Ты говоришь о пренебрежении, но ты не учитываешь, насколько, в сексуальном плане, привлекательной может быть меланхолия. Истинная или выдуманная...
С. ГЕНЗБУР: Да, мысль неплохая. Я наверняка очень меланхоличный. Хотя не понимаю почему... Или, может быть, моя меланхоличность происходит от столкновения мечты с действительностью? Это как об асфальт... как рожей о бетонную действительность. Когда я читал сказки братьев Гримм, Перро, Андерсена[149] — и кого там еще? его еще переложили на музыку? я уже не помню, — это был полный улет...
Мне было четырнадцать лет, я улетал из этого мира, а потом мой мозг бился о реальный мир, о бетон, о кирпичную лондонскую стену... — лондонскую, это я сказал для колорита; потому что у них стены из прекрасного кирпича: охристого, желтого, кроваво-красного... — итак, о стену действительности. Да, находчиво: некая меланхоличность, которая в определенный момент окрашивает все жесты. Но отчего меланхолия?
БАЙОН: От существования.
С. ГЕНЗБУР: Меланхолия — на мудях мозолия.
«Я тоже не»
