Сочинения Иосифа Бродского. Том V | страница 58



, — и это пробуждает в нем не столько чувство вины, сколько сознание отъединенности: его лирический герой в этих стихотворениях изгнан во «внешнее время».

Поэтому это любовная лирика, в которой смерть играет приблизительно ту же роль, какую она играет в «Божественной комедии» или в сонетах Петрарки мадонне Лауре: роль проводника. Но здесь по знакомым тропам движется совсем иная личность; речь Монтале не имеет ничего общего со священным предчувствием. В «Новых стихотворениях» он демонстрирует такую цепкость воображения, такую жажду обойти смерть с фланга, которые позволят человеку, обнаружившему по прибытии в царство теней, что «Килрой был здесь»[55], узнать свой собственный почерк.

Однако в этих стихах нет болезненной зачарованности смертью, никакого фальцета; поэт говорит здесь об отсутствии, которое проявляется в таких же точно нюансах языка и чувства, которыми когда-то обнаруживала свое присутствие «она», — языка близости. Отсюда чрезвычайно личный тон стихотворений: в их метрике и выборе детали. Этот голос говорящего — часто бормочущего — про себя вообще является наиболее характерной особенностью поэзии Монтале. Но на сей раз личная нота усиливается тем обстоятельством, что лирический герой говорит о вещах, о которых знали только реальный он и реальная она, — рожки для обуви, чемоданы, названия гостиниц, где они когда-то останавливались, общие знакомые, книги, которые они оба читали. Из реалий такого рода и инерции интимной речи возникает частная мифология, которая постепенно приобретает все черты, присущие любой мифологии, включая сюрреалистические видения, метаморфозы и т. п. В этой мифологии вместо некоего женогрудого сфинкса существует образ «ее» минус очки — сюрреализм вычитания; вычитание это, окрашивающее либо тему, либо тональность, и придает единство сборнику.

Смерть — всегда песня «невинности»[56], никогда — опыта. И с самого начала своего творчества Монтале явно предпочитает песню исповеди. Хотя песня менее ясна, чем исповедь, она неповторимей; как и утрата. В течение жизни психологические приобретения становятся вещественней, чем недвижимость. Нет ничего трогательней отчужденного человека, прибегнувшего к элегии:

Я спустился, дав тебе руку, по крайней мере
по миллиону лестниц,
и сейчас, когда тебя здесь нет, на каждой
ступеньке — пустота.
И все-таки наше долгое странствие было
слишком коротким.
Мое все еще длится, хотя мне уже не нужны
пересадки, брони, ловушки,