На озере Великом [авторский сборник] | страница 21

— Наоборот — добрая! — недовольно отозвался Анатолий Иванович. — Петрак Вальку жалеет. Коли его не учить — совсем забалуется, а так ещё выпрямится до человека.

— Сколько, говоришь, уток сбил? — откуда-то сверху грозно прогремел голос Петрака.

— Не сбивал я матёрых! — с тоской проговорил Валька. — Честное комсомольское, не сбивал!

— Опять врёшь: ты ж не комсомолец!

— Вот те хрест — не сбивал!

— Нешто ты в бога веруешь?

— Не сбивал я, ну тебя к чёрту! Я их и в глаза не видал! Один всего шушпан пролетел, и то я с выстрелом запоздал.

Вспыхнула красная точка, и Петрак устало произнёс:

— Подгребай сюда. Пора на ночь устраиваться. Знойко, да и спать охота…

Анатолий Иванович заработал веслом. Мы приблизились к нашим товарищам. Я услышал их тихий разговор.

— А костёр разведём? — Это спросил Валька.

— Конечно, я картошечки припас. Вот только сольцы забыл.

— У меня вроде с того раза осталось. И лучок есть, две репки.

— У тётки спёр?

— Зачем спёр? Сама дала.

— А карбюратор ты выучил?

— Маленько не до конца…

— Ох, Валька!.. Покуда всего не запомнишь, спать не дам.

— Да запомню, я же способный.

— Способный, да не очень, и ветер в голове…

Голоса отдалились. Очевидно, охотники взяли вправо, к Салтному мыску. Я сидел на корме, принимая в лицо колючие брызги и шлепки ветра, но озеро уже не казалось мне таким мрачным и бесприютным, я словно согрелся у чужого человечьего тепла.

Я не первый год знал Петрака с его грубым, в оспенной насечке узкоглазым лицом, Петрака — кормильца восьмерых душ, в неизменно рваной, замасленной шубейке и штопаных-перештопанных штанах, Петрака, хмелеющего от одной рюмки — так редко доводилось ему пробовать винца, но только сейчас понял, каким душевным запасом обладает этот тридцатилетний парень, везущий свой тяжкий воз и ещё находящий в себе силу сердечного участия к чужой, посторонней жизни.