На озере Великом [авторский сборник] | страница 19

— Валька!.. — произнёс он грозно. — Опять?..

— Чего — опять?.. Говорю тебе, чуть не утоп. А не веришь — поди сам попробуй!

Впервые я видел, что Валька не косит. Он прямо, открыто и нахально глядел на Петрака. Он играл беспроигрышную игру: проверить его не было никакой возможности, поймать — также. Летали матёрые? Летали. Стрелял Валька? Стрелял. Непролазен Берёзовый корь? Непролазен. Чего же ещё надо? И Петрак всё это смекнул.

— Ладно, покажу я тебе матёрых! — пробормотал он про себя и развернул челнок носом на чистое.

Никогда ещё не видел я озеро Великое таким угрюмым. Глухо ворча, оно трепало челнок, силясь повернуть его вспять, дышало промозглым холодом, на берегу стонали деревья, и травы шептались тоскливыми, нездешними голосами. Совсем стемнело, и в темноте мы очень скоро потеряли наших товарищей. Только что сбоку от нас был Валька, немного впереди — Петрак, и вдруг — никого, ночь поглотила охотников.

— Петрак, ты где? — послышался носовой, сиповатый голос Вальки. — Слышь, Петрак?

Охотник не отозвался, и Валька окликнул его погромче:

— Петра-а-к!.. Петька-а!..

Молчание. Анатолий Иванович перестал работать веслом. Челнок скользил на старом запасе скорости, вода чуть слышно булькала под носом.

— Петьку-у! — послышалось где-то впереди и чуть сбоку, и я даже не узнал Валькин голос, так высоко и звонко он прозвучал — Петькя-ау!..

Молчание. Анатолий Иванович опустил весло в воду и немного притормозил челнок. Я с удивлением посмотрел на него. Высокий жалобный крик Вальки ещё усиливал ощущение бесприютности и печали, охватывающее человека на осенней ночной воде. Скорей бы добраться до берега — и домой, к теплу печи и горячему чаю!

— Анатолий Иваныч! — прозвенел крик и вслед за тем снова: — Петькя-у!.. Петя-а-а!..

— Почему вы не откликаетесь? — спросил я егеря. — Бедняга совсем голос сорвал.

— Так он же не меня — Петрака кличет, — последовал хладнокровный ответ. — Они ж уговорились на Салтном заночевать.

— А где Петрак? Чего он не откликается?

Анатолий Иванович не успел ответить. Снова бормочущую ветряную тишину ночи прорезал отчаянный до срыва вопль:

— Петеньку-у!..

Даже терпящий бедствие не мог бы взывать жалостней и надрывней.

Я поднял руку ко рту, чтоб подать Вальке ободряющий сигнал, но Анатолий Иванович, чьи кошачьи глаза видят в кромешней тьме так же хорошо, как и днём, уловил мой жест, с неожиданным проворством посунулся ко мне и схватил за руку.

— Не отзывайтесь! — сказал он коротко.