И ещё, эта фамилия – Волроуз, вьющаяся роза, – она необычайно шла его спутнице.
Подняв голову вверх, он с интересом посмотрел в её горящие глаза. Да, теперь всё по-другому. Его больше не смущала их разница в росте. Хуже того, он был совершенно уверен, что вместе они смотрелись более чем гармонично. Уверенный в себе взрослый мужчина и молодая красавица, с интересом впитывающая в себя новое и непривычное окружение. Чем не пара?
– Вы говорите по-русски, Мина?
В ответ девушка засмеялась и «заверила месье Лента, что да, и совсем неплохо для американки». Он усмехнулся и решил проверить верно ли он угадал: – «Привет?», «Как дела?».
Она остановилась, внимательно оглядела его лучащиеся смехом глаза, а потом аккуратно сложила губы трубочкой и протянула: – Йа тибья льюбльюю…
Чёрт, чёрт, чёрт… Ну разве мог он сдержаться и не посмотреть в этот момент на себя её глазами? Конечно, не мог. Его синеглазый зверь больше не стоял в стойке, он заносил лапы для прыжка. Как тонко она чувствует! Немедленно. Остановиться.
То, что раньше фокусировало силу удара, сплелось в груди в знакомый узел, но не выстрелило, а разлилось по телу волной умиротворения. Еще одна синяя функция? Прекрасно. Теперь он может дышать. И даже спокойно говорить: – Благодарю вас, Мина, за трогательное признание, – перешёл он на английский. – Но прошу вас учесть своеобразность этой фразы и употреблять её… не повсеместно.
Он ненавидел себя за сарказм, сгенерированный его голосом, и за ухмылку, появившуюся в уголках его губ. Пришлось отвернуться, чтобы не видеть ошарашенного женского лица.
– Если я верно понял инструкции родителя, то нас ожидает автомобиль. Поедемте сначала ко мне, я познакомлю вас с женщиной, которая заменила мне мать. А ещё со своим попугаем и со своей черепахой.
– Какой странный выбор домашних любимцев, месье Лент, – слава создателю, она улыбнулась. – Я читала, что черепахи не особо умны.
– Зато живут долго, – буркнул он. Как объяснить ребёнку, что с каждым ушедшим питомцем от сердца откалывается кусок. Так и начинаешь ценить черепах и попугаев. Ничего. Вырастет – поймёт.
Человек с табличкой вынырнул из толпы, как попрыгунчик. Проводил к чёрному джипу, уложил в багажник две лёгкие дорожные сумки и устроился за рулём. По началу Мина пыталась вертеть головой, но пасмурно-серая Москва усыпила её традиционной утренней пробкой, и всё самое красивое она проспала.
Когда автомобиль подкатил к нужной арке, куда заезжать не стал, рискуя оцарапать бока, Лент с огромным сожалением снял с плеча сопящую голову спутницы, а потом сделал то, чего сам от себя не ожидал – подул девушке в нос. Она сморщилась, и он рассмеялся. Какое счастье, что он не забыл… не разучился! И пусть это не совсем тот нос, в который его так нежно просили дуть только в самых крайних случаях – Анна ненавидела будильники, – он всё равно радовался. Как будто его отпускала старая боль, ослабевала удавка на шее. И не важно, насколько эфемерным было это чувство, причину он определил для себя достаточно точно: он радовался уходящему одиночеству.
