— Всех, кроме вашего сына. От многих, как и от него, увы, остались только фрагменты тел. Останки будут захоронены завтра. Вы не считаете, что пора достойно и вашего сына провести в последний путь?
Съемка снова на пепелище.
И сердце разрывается на части.
От дома, который я считала своим, остались одни обломки.
— Завалы еще не расчищены. Дом был огромным, — мрачно цедит старший Багиров сквозь сжатые челюсти.
— Неужели вы правда думаете, что есть шанс пробыть три дня под грудой камня в несколько человеческих ростов и остаться в живых? Он уже подал бы голос. Призвал бы на помощь, если бы это было так. Как те, кого удалось вытащить.
— Мой сын жив, пока не нашли тело, — Багиров поднимает наконец глаза.
В его лице нет скорби. Одна чистая концентрированная ярость.
И кулаки постоянно сжимаются…
Камера снова показывает ту груду смерти, которая осталась от дома.
А у меня внутри все обрывается. Так сильно, что скручивает физическая боль. Перед глазами темнеет.
Я верила. Верила! Специально отвлекалась все это время!
Но что-то внутри меня точно знало, что Бадрид выжил!
А теперь…
Этот журналист прав.
Разве под такой грудой можно выжить?
Меня разрывает на куски, а из самого нутра сам по себе рвется дикий вопль.
Вопль, который я всеми силами сдерживала все это время.
— Неееееееет!
Он сам по себе взрывается криком.
Даже глаза словно лопают, а поднос с грохотом переворачивается на пол.
И я лечу вслед за ним.
Успевая рефлекторно прикрыть разрывающийся болью живот руками. Хватаюсь за воздух, отчаянно думая лишь о малыше.
Но перед глазами темно, и мои руки ловят лишь пустоту.
Нет. Нет, неееет. Неееееет!
Разрывается в мозгу теперь уже немой вопль.
— Мари!
Сквозь дурман чувствую, как меня подхватывают крепкие руки.
Сама не замечаю, как судорожно впиваюсь в рубашку пальцами.
— Мари! Тебе плохо? Что, Мари?!
Но меня трясет. Все, что я могу, только биться в его руках и заливать его рубашку, а после и постель, на которую меня укладывает Динар, наконец-то прорвавшимися слезами!
— Тихо. Тихо, — он гладит мои волосы пальцами, как ребенку.
Еще крепче прижимает к своей груди.
— Ну, что ты там услышала? Ты выдохнуть должна, Мари. Твой палач и мучитель мертв. Из-под таких завалов он выбраться не мог. А выжить под ними не смог бы даже сам Господь Бог! Тем более, наверняка покалеченный! Успокойся, Мари. Все позади. Все в прошлом. А от их семьи я тебя защищу.
— Нееееет! — уже почти вою.
Слишком долго все сдерживалось. Слишком долго я заталкивала все это внутрь, пытаясь держаться и держать лицо.
