мокрое.
— Свистишь! — расплылась в улыбке польщенная Инка
Васек.
— Чтоб меня в рот огуляли диким самосудом! — поклялся
Пузырь. — Ты верхотуру тут держишь?
— А кто ж е еще! — самодовольно сказала Инка Васек.
— Хошь, покажу, как они бздят меня? Фраерши! Господа уда
вы! — трубным голосом заревела Инка. Барак затих. — Всем,
кроме людей, раздеваться догола! Пузырь покнокать на вас
хочет. Видишь, раздеваются. Выбирай любую!
— Время нет, Васек! Я к тебе разговор имею. Фраерш и
полуцветнячек выгони из барака, а люди пусть останутся.
— Вылетай из барака! — приказала Инка.
Женщины, не успевшие раздеться, на ходу поправляя одеж
ду, заторопились к выходу. В бараке остались Инка, Пузырь и
еще пятеро здоровенных раскормленных баб. Они спали по
соседству с двоеженцем Васьком.
86
— Васек! — заговорил Пузырь, похлопав лесбиянку по пле
чу. — Мы с тобой такие кирюхи!
— Короче! — перебила Инка Васек.
— Ты раньше была честной воровкой, — поморщившись,
продолжал Пузырь.
— Ну и была! — с вызовом ответила Инка Васек. — А ты
честный?
— Надоело честным быть. Посмотрел, как суки живут, и
решил: довольно мучиться, пора и ссучиться.
— За что тебя трюманули?
— Я на Колыме Фиксатого заложил. Тут на пересылке
все тряпки бацильные в колотье спустил.
— Расплатился?
— Не успел. С Колымы пришел Шурик Крюковский. Он
жрал с Фиксатым на бздюняру. Крюковский стукнул вора.
Я рванул на вахту и тряпки с собой уволок. Раз трюманули,
— после хоть всю жизнь честным вором живи, все равно сукой
останешься. Петро Нос на дать прошпилил грошей кусок.
— Во сколько дать? — спросила Инка.
— На семь часов вечера, а заплатил в восемь. На час опо
здал. А в картишки нет братишки. Опоздал расплатиться —
сука.
— Сделали его?
— Живет на восемнадцатой командировке. Воры и полуцветняки поленьями мутят его. В синяках весь. Опух. Y параши
спит. Провонялся. Падло Григорич звал его на сорок первую,
не идет. Честным себя считает. Я — не Нос. Ссучился — гуляй
от вольного, пока тесак в бок не пустят. Я — чистокровный
сука, к ворам не пойду. Недавно на сорок первую пришел Гена
Овчарка.
— Суканулся? — с интересом спросила Инка Васек.
— Мы его нахалкой трюманули. Падло Григорич обухом
