Дверь распахнулась. Игорь Николаевич, еще не успев пере
ступить порога, крепко обнял Любовь Антоновну и порывисто
расцеловал ее.
— Они ушли. Что это у вас? — Любовь Антоновна попыта
лась спрятать скальпель за спину. — Дайте его сюда! — грубо
приказал Игорь Николаевич, молниеносным движением ловя ру
ку Любовь Антоновны. — Мне он нужен! Я — хирург! — бормо
тал Игорь Николаевич, разжимая закостеневшие пальцы док
тора. — Я его спрячу подальше. Не успел, Любовь Антоновна...
Пока дозвонился, этот выродок ушел к вам. Недели через
две заедет Орлов, попрошу сменить майора. Что вы молчите?
— Как в землянке?..
— Туда никто не заходил, кроме меня. Я разговаривал с
Сарой Соломоновной.
— Кто она?
— Врач. Я ей поручил землянку. Я отлучусь, а вы отдох
ните.
68
— Я спала.
— Что ж вам снилось? — шутливо, с коротким смешком
спросил Игорь Николаевич. Но смех прозвучал вымученно, а
в глазах притаилась старая многолетняя грусть.
— Кошмар... Поле... цветы-убийцы... толпы людей.
Игорь Николаевич что-то хотел сказать, но раздумал. Вый
дя в коридор, он напомнил:
— Ждите меня. Часа через два я вернусь. О женщинах
не беспокойтесь. К вечеру мы навестим их. Я бы предложил
вам пройтись со мной, но... лучше запритесь покрепче..
...Спаслась... Дорого мне обошлась больница... Я помогла
пятерым... Пятеро... как мало... Что я сделала для них? Ефро
синья умрет на днях... Катя — весной... Елена Артемьевна не
доживет до конца срока... Амнистия? После войны пройдутся
гребнем погуще... Хорошо, что я не увижу их конец... За что
люди терпят? Время тяжелое? Но если только время виновно
во всем, то можно оправдать рабство и право первой ночи...
детский труд и столыпинские галстуки... Рабовладельцев и
Столыпина ругают много и ругают заслуженно. Но почему ж е
не оправдают их беззаконие временем? Прошлое дозволено
только хаять, настоящее — хвалить... Обезьяний народ Киплин
га кричал: «Мы — самые умные. Мы самые смелые. Мы так
говорим и поэтому все это правда». Над ними смеялись, их
презирали. Нет! Никто не посмеет смеяться над нами. Слишком
много дал мой народ миру: от Державина до Пушкина, от
Лобачевского до Менделеева, от Ломоносова до Достоевского,
