– Я все сказал, – спокойно проговорил вервольф, усаживаясь на край кровати.
Я молча наблюдала за ним с четверть минуты, затем хрипло ответила:
– Надо было дать вам умереть от раны. Всегда знала, что вервольфы не умеют быть благодарными. Вам не стыдно угрожать девушке, которая не старше вашей Идрис?
– Ты для меня не девушка, ты мой враг.
Мгновение, и стражник едва не ударил вервольфа, но только один взгляд того и мужчина отступил ко мне.
– Пойдемте отсюда, мадмуазель. Глупо было в полнолуние приводить вас сюда. Они как звери в это время становятся, хоть и не обращаются, – бормотал он, закрывая дверь на замок.
– Ничего. Не переживайте так. Его слова вполне себе ожидаемы были. Я действительно враг ему, – задумчиво проговорила я, шагая по длинному коридору, окутанному сладковато-пряным запахом отвара волчьего аконита.
Утро. Какое там утро, если я не спала всю ночь, мечась по комнате в ожидании того, что будет дальше. С вечера даже к ужину не спустилась, приказав Татисе ничего не говорить отцу насчет того, что я вернулась без Идрис. После той пощечины я не представляла себе, что он сделает со мной, хотя вины моей в случившемся не было, и все это не произошло бы, будь в Данте хоть капля благородства его отца.
Когда солнце поднялось уже достаточно высоко, поняла, что смысла скрываться в комнате нет и нужно идти рассказывать все отцу. Наспех натянув на себя платье и заколов волосы, я вышла из комнаты и спустилась на первый этаж. Увидев в холле Татису, поливающую цветок, я подошла к ней и тихо спросила:
– Отец один в кабинете?
– Да, – улыбнулась женщина. – Его пассия с утра укатила ко двору, – прошептала она, приподняв бровь, ведь тоже не любила слащавую любовницу моего отца.
– Хорошо, – натянуто улыбнулась я и направилась к кабинету отца, где он по утрам по обыкновению читал письма.
Тихонько постучавшись и услышав разрешение войти, я на негнущихся ногах переступила порог святая святых обители отца. Всегда удивлялась, почему он так любит мрачные краски. Темные, практически черные шторы на окнах, такие же мрачные гобелены на одной из стен, украшенный черным гранитом камин и темная мебель. Мне маленькой это место казалось неким подобием ада, и я до жути боялась сюда заходить.
– Если ты по поводу пощечины, то хочу извиниться, не сдержался. И если вопросов иных нет, то я очень занят, – безразлично бросил он, даже не поднимая глаз от каких-то бумаг.
– Нет, папа, – я уже даже забыла про пощечину на фоне того, что произошло.
