Ее кожа загорела в лучах утреннего солнца, глаза тёмные. Она так прекрасна, что кажется, будто стоишь в галерее и просто смотришь на нее. Мои пальцы чешутся нарисовать ее лицо. — Я Эйвери.
— Привет, Эйвери.
Я указываю на оскорбительные слова на странице передо мной. — Я ничего такого не имела в виду. Это просто название, понимаешь? Я не могла не думать об этой песне.
— Как я уже сказала, не парься.
Она одаривает меня такой дружелюбной улыбкой, что я могла бы буквально обнять ее примерно сейчас. — Мы издевались над Джереми из-за этого имени с начальной школы. Он не будет возражать.
Она бросает взгляд на мое расписание занятий и карту. — Я могу проводить тебя в художественный зал, если хочешь. Мой класс недалеко отсюда.
— Спасибо, — говорю я с благодарностью. Чтение карт никогда не было моей сильной стороной. Мы направляемся по проходу, и я стараюсь не обращать внимания на все любопытные взгляды. — Что ж, мистер Корбин упомянул, что Джереми — наш сосед. — говорю я, больше для того, чтобы завязать разговор, чем из любопытства. — Я не заметила никого, кто жил бы поблизости.
— Он больше не твой сосед. Не уверена, что он когда-либо был на самом деле. В том, как она это говорит, есть что-то такое, что заставляет меня искоса взглянуть на нее. — Дом, который вы купили, — особняк Мариньи. Он принадлежал его семье.
Мне требуется время, чтобы переварить это. Коннор занимался документами на дом. Я никогда не обращала пристального внимания на имена, о которых шла речь. Кроме того, особняк настолько обветшал, что мне и в голову не приходило, что в последние годы кто-то мог попытаться действительно жить в нем. Коннор работал все лето, пока я была в лагере, просто чтобы было безопасно заходить внутрь.
— Ты хочешь сказать, что он раньше там жил?
Я представляю себе жизнь среди осыпающейся штукатурки, отсутствия электричества и ржавой ванны и думаю, что неудивительно, что Джереми выглядит таким грустным.
— Не совсем так. Он и его родители жили в трейлере. Иногда они парковались там на территории.
Эйвери закусывает губу, явно сдерживаясь.
Обычно я была слишком застенчива, чтобы спрашивать дальше. Но моя естественная интроверсия подавляется воспоминанием об обиженных глазах Джереми и страхом, что я ненароком сделаю или скажу что-нибудь еще обидное.
— Эм, Эйвери?
Мы почти пересекли наклонную лужайку, ведущую к художественному залу. — Если есть какая-то история о нашем доме, было бы действительно полезно узнать об этом, чтобы я не сделала еще чего-нибудь глупого, что могло бы кого-то расстроить.
