Хотя это означало бы, что я останусь в Египетской вселенной на некоторое время.
Ну, я имела дело и с худшими измерениями.
Начиная ещё в эпоху Возрождения, многие художники использовали пигмент под названием коричневая мумия. У него был янтарный, естественный, землистый оттенок, который никогда не был тусклым, и он мог быть слегка прозрачным, что делало его подходящим для глазури. Этот цвет оставался популярным вплоть до середины двадцатого века, когда пре-рафаэлисты использовали его с исступлением… а потом поняли, что оттенок получила своё название, потому что пигмент был сделан из настоящих измельченных египетских мумий. По-видимому, несколько художников действительно закопали тюбики с краской, когда узнали правду. Но даже это не беспокоило некоторых людей, и производство этой краски закончилось только тогда, когда больше не было дешёвых мумий.
Я много думаю об этой истории, когда смотрю на различные флаконы и тюбики с краской в моём художественном ящике. Пожалуйста, пусть я не делаю свои собственные краски в этом мире. Пожалуйста, пусть я не буду перемалывать мёртвое тело для картины. Это могла бы сделать Ведьма, но не я.
Если бы только я могла быть полезна в этом измерении, но у меня нет научного ноу-хау и знаний, чтобы построить стабилизатор. Это, вероятно, будет ещё сложнее здесь, чем дома, так как уровень технологии является более примитивным. Я спасла Маргарет этого мира, но теперь мне ничего не остаётся, кроме как ждать следующей возможности двинуться дальше.
Наконец, смирившись с тем, что мне придётся жить здесь, я надеваю одежду, почти идентичную той, что носила вчера, только не так сильно испачканную в песке. Хотя я не могу воссоздать сложную причёску, которую носила Маргарет этого мира, я использую кружевной шарф, чтобы завязать волосы в хвост. Надеюсь, это будет выглядеть уместно. Под моей блузкой висит Жар-птица, которую я буду пробовать весь день. Надев пробковый шлем, я чувствую себя готовой к приключениям. Поэтому я выхожу на улицу, готовясь увидеть археологическую экспедицию во всей красе.
Вместо этого я вижу своих родителей, Джози, Тео и Пола, сидящих вокруг всё ещё горящего центрального костра. На решётке стоит металлический кофейник, и мама нарезает хлеб из буханки, завернутой в нечто похожее на вощёную бумагу. Она всё ещё в халате, а папа читает газету на немецком языке. Глаза Пола встречаются с моими только на мгновение, прежде чем он застенчиво отводит взгляд и принимает хлеб от мамы.
