— Но будет. — я улыбнулась, сглаживая нажим, с которым произнесла фразу. — И совсем скоро. Знаете, мистер Тайгер, я хотела бы обустроиться в кабинете своего отца.
Джереми с силой сжал кулаки, но поднял на меня взгляд и вдруг расслабил руки. Он сделал шаг вперед. Я опустила глаза, боясь возможности смотреть в его бестыжие глаза. И как результат — почти уткнулась в его плечо. Меня тут же окружили запахи прелой листвы, вчерашнего дыма и мокрой шерсти.
— Хм. — Мистер Дудль напомнил о том, что мы не одни. — Мистер Тайгер, напомню, я к вам по одному важному делу. И мое время ограничено. Впрочем, ваше, я думаю, вообще на вес золота.
Джереми Тайгер, не замечая следователя, зачарованно поднес мою руку к лицу. Его пальцы, сухие и горячие, обожги запястье. От его лица я также почувствовала тепло, вдруг передавшееся и мне. Я почувствовала, как это тепло обволакивает меня, манит и просит подойти ближе, прикоснуться к этому золотоволосому богу, погладить его щеке.
Он шумно вдохнул и еще более шумно выдохнул, раздувая изящные крылья носа. Тонкое кружево рукава пошло волнами и защекотало нежную чувствительную полоску кожи наруке между браслетами и тканью платья.
— Да, пойдемте. — вынырнул он из небытия и отпустил мое запястье. — Кабинет в твоем распоряжении, малышка. Надеюсь, помнишь где он. Там немного не прибрано, но разве тебя это остановит?
Голос Джереми стал еще более глухим и хриплым. Наваждение спало.
Меня будто окатило водой.
Впервые в жизни я почувствовала, насколько сильно могут действовать на человека феромоны двуликого…
Да что он себе позволяет, я же даже несовершеннолетняя! Впрочем, что взять с оборотня…
Когда они скрылись за углом, я была, кажется, почти счастлива.
Приходя в себя, очень обрадовалась, что Дудль увел его.
Теперь я смогу спокойно дойти до кабинета отца и осмотреться. Ну что за чудесный человек, этот следователь! Страшно представить, что было бы без него. Уверена, мистер полосатая шкура не стал бы отпускать мою руку, а может быть даже уже и не руку вовсе…
Я быстро привела себя в порядок. Парадное зеркало во всю стену было тем же, разве что в моем детстве богатая резная рама была цвета морёного дуба. Тайгер и его переиначил на свой вкус — покрыл завитки искусной резьбы жирным слоем позолоты.
Даже в опошленной раме, вмиг превратившейся из лаконично-изысканной в вычурно-помпезную, зеркало оставалось тем же, его суть не изменилась.
Изменилась маленькая девочка, которая когда-то нерешительно стояла перед ним в день перед отъездом из города.
