Я напрягся, как тогда, перед девушками. Почему-то тот случай почти стерся из памяти, а ведь, помню, морозило меня тогда от стыда… Гад Пашка был в своем праве, проиграл — заголяйся! И дефилируй, порадуй девчонок бесплатным стриптизом… А я не то, чтобы стесняться раздумал, просто унизительно было. Потому и прикрывать срам не стал — шагаю, весь скованный, сверкаю голой задницей… И передницей…
То ли эвенк, то ли якут зорко поглядывал кругом. Его раскосые глаза пару раз скользнули по мне — и ноль внимания!
«Работает, что ли?»
Часовой ловко свернул самокрутку, чиркнул спичкой, пока никто не видит, и пару раз жадно втянул в себя дым. Заслышав шаги, эвенк или якут живо отложил цигарку на горелые перила крыльца. Из развороченного дверного проема вышел младший лейтенант Бритиков, комвзвода ПТО.
Слава тоже в упор меня не видел — я едва успел отшагнуть, а то бы мы с ним столкнулись. Работает!
Эвенк или якут быстренько докурил свое зелье и, довольный жизнью, прошелся взад-вперед, поправляя ППШ, висевший у него на шее.
«Убедился, добрый молодец? — подумал я, ежась. — Есть у тебя шапка-невидимка! Вот уж радости…»
Перед самим собою можно не хорохориться. Открытие меня впечатлило, но точно не обрадовало.
— Пойдешь, трус, — выцедил я тихонько, — куда ты денешься!
Не позволяя себе задумываться, энергично зашагал к своим. Пашка, спотыкаясь и треща валежником, выбрался из кустов, метнул руку к пилотке.
— Тащ командир, а я за тобой шел… — хитренько улыбнулся он. — Ганальчи тебя не видел, и младлей… Они и меня не заметили — ты прикрыл! Так что… я готов.
— К подвигу? — криво усмехнулся я.
— Готов выполнить приказ, товарищ командир! — отчеканил Ломов.
И тут вся муть этих дней, бессоница и голодуха, несчетные километры пешкодралом под бомбежками, хлынула через край. Мое долго копившееся раздражение до того припекло изнутри, что я чудом не сорвался. Лишь просипел передавленным горлом:
— Собирайся, г-герой!
* * *
И снова я на краю. Немцы спилили почти все деревья, уцепившиеся за гребень, но парочка сосен держалась, запустив в хлипкую почву спутанные корневища.
На шею я себе повесил «шмайссер», как дань пугливости, а теплую бугорчатую «лимонку» держал в левой руке.
— Пошли, — разлиплись непослушные губы.
— Пошли, — эхом откликнулся Пашка.
— Товарищ командир, — беспокойно загудел Ходанович. — Мы сразу, как только…
— Давай, старшина, — заторможенно кивнул я, — только не спеши.
Выдохнул, вдохнул — и сделал шаг за край.
