718-й полк не стоял на постое в Ботнево, а расположился неподалеку, заняв лесочек, прореженный полянками и лужками. Большие армейские палатки выстроились по линеечке, прячась под самодельными масксетями — на дырявые рыбацкие снасти навязали зеленых лоскутков, повтыкали ветки, да пучки травы. Но бойцы этим не ограничились — шуршали лопатками, тюпали топорами, закапываясь.
Бойцы 8-й роты тоже нарыли себе землянок — добротных, в два наката. Я храбро спустился в ближайшую, просунулся в низкую дверь — и чуть не задохнулся от вони. В мигающем свете коптилки тускло поблескивали мятые миски, пустые консервные банки и армейские котелки, сваленные на стол. Красноармейцы сидели и лежали вокруг, как пародия на древних римлян в триклинии, и таращились на меня. Немая сцена.
— Встать, — холодно скомандовал я.
Народец, воровато прибирая спиртное, выстроился, недовольный и хмурый.
— Меня зовут Антон Иванович Лушин, — представился я. — Назначен командиром вашей роты. Надеюсь, что временно. Командовать чмошниками — не велика честь.
О, как! Встрепенулись! В потухших взглядах смертников затеплились нехорошие искорки.
— Я вам не чмо, товарищ политрук! — промычал здоровый бугай, сжимая кулаки. — Я воевал! И ребята тоже!
— Фамилия! Звание!
— Старшина Ходанович! — подтянулся бугай.
— Если вы не чмошники, то откуда в землянке срач? — медленно проговорил я. — Почему от вас смердит, а форму будто из жопы выкрутили? Два часа на постирушку, глажку, чистку, бритье и мытье! Время пошло.
Видать, позорников закусило — ровно через два часа рота построилась на вытоптанной полянке. Явный некомплект — человек сто пятьдесят, от силы. Красноармейцы тянулись во фрунт, играя желваками. О, злятся как…
— Начищенные, наглаженные… — усмешка изломила мои губы. — Хоть плакат с вас рисуй. Я примерно представляю, чего вы мне мысленно желаете, и как далеко посылаете, но ничего, переживу. У нас с вами, по идее, одна цель — бить врага! Бить так, чтобы немцы боялись даже пёрднуть в нашу сторону! Но кто ж испугается жалких чучел, что сами себя не уважают, позоря звание бойцов Красной Армии? — обведя строй глазами, сказал спокойнее: — Могу обещать вам одно: я никогда не поведу вас на убой. Моя задача — служить так, чтобы ваши матери получали письма, а не похоронки. Вопросы есть?
— Да толку-то в начищенных сапогах, товарищ командир, — прогудел Ходанович, кривя тонкогубый рот, — когда — во!
Он приподнял ногу, и его сапог будто оскалился, отвесив подошву с клычками-гвоздиками.
