— Просто… — глухо вымолвила она. — Если он так и будет молчать, мы разъедемся — и… и все. А сама я никогда не сделаю тот самый первый шаг. Мучаться буду, злиться на всех…
Бернвальд всхлипнула, и меня резануло жалостью.
— Все будет хорошо, — проговорил я, — вот увидишь!
Кристина подняла на меня влажные глаза, привстала на цыпочки и поцеловала.
— Спасибо!
Тут ополовник застучал по кастрюле, и капитальная тетя Таня трубно оповестила лагерь:
— Завтрака-ать!
— Пошли! — оживился я. — Только держись от меня на пионерской дистанции, а то все наши студиозусы потребуют сатисфакции! Хором!
— Ага, щас! — фыркнула Кристина, решительно беря меня под руку. — Будешь солировать!
Само собой, при виде нашей парочки студенты поскучнели, а Паша уткнулся в тарелку, остервенело ковыряя «Геркулес». Насмешливо поглядывая на ревнивцев, я с аппетитом позавтракал, следом за кашей слопав ломоть хлеба с маслом и сыром, да с чаем. Хорошо пошло!
С отсутствующим видом допив компот, Ломов вяло распорядился:
— Студенчество до обеда занимается исследованиями. Особое внимание — «смертникам». Лушин, Бернвальд, Лукашины, Трошкин — на южный раскоп.
Ссутулившись, Павел убрел в лес, а мы бодро двинулись за ним. Миша с Сашей тащили целую охапку лопат, даже Кристина несла заступ на хрупком плече. Один я шагал «безоружным», но у меня иная задача.
Мы прошли совсем немного, метров двести, от силы, а очутились в настоящих дебрях. Огромные ели в бородах мха, бурелом, густой подлесок — все прелести южной тайги.
Раскоп открылся неожиданно. Я обогнул раскидистое дерево и вот он — глубокая канава, вырытая в глинистой почве. Кристину скроет с головой, даже если молодая особа привстанет на цыпочки.
За накопанным валом открывалась обширная поляна в кругу елей и берез. От поляны веяло давней смертью.
— Дальше я сам, — сказал, ступая на гулкие мостки, переброшенные через раскоп.
Спустившись по рыхлой, комковатой глине на поляну, я замер. Прилила тоска.
— Что там? — спросил Миша Лукашин, почему-то шепотом.
Не отвечая, я медленно обошел лужайку и вернулся к раскопу.
— Они все здесь, — еле вытолкнулось из меня.
— Кто? — охнул Сашка.
— Павшие! Они повсюду… Их тут десятки и десятки…
— Ужас какой… — запричитала Бернвальд.
— Мины? — отрывисто спросил Павел. — Снаряды?
— Чисто.
И началась наша скорбная работа — раскопки по войне. Лопаты осторожно разгребали тонкие слои наносов. Кости и черепа мешались с остатками сопревших шинелей и валенок, мятыми касками, обрывками колючей проволоки, полусгнившими планшетами, ржавыми остовами винтовок и ППШ. Тела бойцов лежали вповалку, скошенные из пулемета. Вон он, тот холм, с которого велся огонь. Сволочной немецкий дзот.
