Гребаная центурионша… Босая, в пижаме и с коробкой пиццы уже ступает на мою крышу.
Сталкиваемся глазами до того, как ветер подхватывает и бросает в ноздри запах кисловатого хмеля.
В груди будто килограммы тротила взрываются, разнося по всему организму гремучую смесь ядреной злобы, убийственной агрессии и какого-то еще более ненавистного, чем сама личинка, чувства.
Смущения? Стыда? Замешательства?
Быть этого не может! А работает ведь… Рвет заскорузлые вены. Расхреначивает кожу, как скорлупу. Это больно, будто агония. Кажется, если не получится сделать вдох, я просто рассыплюсь в прах. А если получится — взлечу на воздух.
— Я принесла тебе поесть, — сообщает эта ракушка и опрометчиво шагает ближе. Вытягивая коробку перед собой, крадется, словно к бешеной собаке, но все равно идет. — Не думай, что я тебя простила. Хоть и поняла, зачем ты так поступил. Да, поняла, — поджимая губы, важно кивает. — Ситуация намного сложнее, чем я изначально думала, — облизывает губы и ненадолго отводит взгляд. Потом будто заставляет себя вновь на меня посмотреть и продолжает: — Но я помогу тебе. Да, я уже решила. Не пытайся отказаться. Слушать тебя не стану! Нам предстоит нелегкая работа. Но я готова бороться за твою человечность, сводный брат. Я хочу тебя спасти, — заканчивая, громко выдыхает.
Я следом за ней — сипло и рвано.
Смотрю на нее, моргнуть не способен.
После столь искрометного и до дури искреннего монолога моя предыдущая стадия злости кажется просто смешной. Потому что сейчас меня буквально разрывает.
Как после такого не сбросить долбаную спасительницу с крыши?
Как???
Эта чертова сводная сестра несовместима с жизнью.
[1] Манга — японские комиксы, нарисованные тушью. Прародитель аниме.
Хочешь взрывать, будем взрывать!
© Варя Любомирова
Кирилл отворачивается. Громко переводит дыхание. Вижу, как при этом раздуваются мышцы на его обнаженной спине, и как высоко вздымаются плечи. Опадают уже медленнее.
Затяжная пауза.
У меня глаз дергается и начинает слезиться. А он все не шевелится, будто и правда кто-то свыше остановил воспроизведение.
Секунду спустя успеваю лишь приглушенно вскрикнуть, так резко он выпрямляется и разворачивается ко мне. Пошатываясь, застывает едва ли не на самом краю крыши.
— Ты, блядь, совсем ополоумела, соваться ко мне с такими мутками? — цедит, выказывая в одном этом вопросе презрение, ненависть и кипучую агрессию. — Знаешь, что я тебя даже видеть не могу? Не то что слышать всю эту хрень!
