— Да толку-то? — огрызнулась Мардж. — У этой девицы всё равно в голове каша вместо мозгов! Вроде, человеческая самка, но какая-то ущербная! Мужика в постель затащить не может. Переспала бы, понесла от него и всем бедам конец, но нет же!
Катерина досадливо скривилась, явно давая понять, что ей такие речи не по душе. Но кое-что всё же уточнила:
— С чего ты взяла, что она вообще от него забеременеет? До полнолуния всего три недели. У людей такая физиология, что зачатие возможно лишь в краткий период месячного цикла… А ты не в силах вмешиваться. Не забыла?
— Это при спаривании со слабыми человеческими самцами они не беременеют. От вельхора понесёт сразу же, она ведь всего лишь человек.
— Да с чего бы? Что ты напала на людей? От вас ожидать… Вы всего лишь люди… Вы то, вы сё!
— Думаешь, почему людям был закрыт вход на Раментайль? — спросила старуха, буравя Катерину гневным взглядом.
— Потому, что кто-то из людей когда-то наступил тебе на больную мозоль? — не без доли ехидства поинтересовалась молодая богиня, отметив, как исказилось от застарелой злости лицо старухи.
— Потому, что их самки плодились как… Как ваши кошки! Откуда по-твоему пошли проблемы с неодарёнными? До той поры пока здесь не было землян, все дети рождались с магией! Сразу! Но эти ваши человеческие женщины… Отрада для раментайльских голодных самцов.
— Да неужто и твоего самца увели?..
Договорить Катерина не успела. Звонкая пощёчина обожгла щеку, оставив белый, быстро краснеющий след.
Мардж стоит напротив, испепеляя взглядом свою двоюродную пра-пра-пра… Много раз «пра»-внучку. Девушка встряхнула головой, словно сбрасывая прочь неприятные ощущения, жестом остановила рванувшихся к ней мужа и мать, и с иронией взглянула на древнюю богиню.
— Может, оттого ты так на сестру и разгневалась? — вкрадчиво произнесла она, игнорируя бешеный взгляд древней. — Ну, а что? Почему это её возлюбленный остался с ней, а не с какой-то там землянкой, как твой?
— Дослушай, что тебе говорят, дерзкая девчонка! — резко отворачиваясь, рявкнула Мардж.
Богине с трудом удавалось сдерживать эмоции. Всё же, после изгнания сестры из чертогов, она на протяжении многих тысячелетий ни с кем не общалась вот так, лицом к лицу, на равных. Не приходилось прятать чувства и эмоции под маской безразличия. Отсутствие практики давало о себе знать. А прошлые обиды так и не забылись, оставив не просто рубцы, а кровоточащие незаживающие раны на сердце. Сердце, в которое она больше никого не пускала.
