– Простите, Ваше сиятельство, – ответил аббат сонным голосом, – но сегодня воскресенье – выходной день. А что, собственно, случилось? – спросил он недоумевая.
– Это я должен у тебя спрашивать «что случилось?», – взревела голограмма голосом верховного архиепископа, – ленивый ты ублюдок! Живо вытряхивайся из квартиры и чтобы через пять минут я лицезрел тебя у дверей церкви святого причастия в парке сорока апостолов! – связь резко оборвалась.
Роланд мигом вскочил с кровати. Если сам верховный прибыл на разбор полётов, то произошло нечто очень и очень дерьмовое. И вонищи на весь Порус тут точно не избежать.
– Твою-то мать! – в сердцах выругался аббат, натягивая рабочую рясу.
Грейсильда томно потянулась под тонким покрывалом, плотно обтянувшим потрясающую фигуру бывшей монахини, навёрстывающей годы воздержания. Она приоткрыла подёрнутые лёгкой пеленой эйфории глаза.
– Куда ты собрался? Сегодня же выходной, – произнесла она капризным голосом.
– Извини! – Роланд быстро чмокнул её в губы, припухшие от ночных поцелуев. – Нужно срочно бежать. Кажется, у нас разверзлись адские врата.
– Твою-то мать! – снова повторил аббат, севшим голосом, увидев распятый на створках дверей выпотрошенный труп.
Митрополит Гневий с содранной кожей и собственным детородным органом во рту взирал на мир опустевшими глазницами проломленного в темени черепа. Его сизые внутренности, облепленные вездесущими мухами, были разбросаны на крыльце и внутри здания, а участок мрамора под ним был залит побагровевшей кровью. Его убийца очень постарался, вложив в свой обряд максимум жестокости.
Судя по безоблачному небу и пустившим по земле длинные тени высоткам, день обещал быть невыносимо жарким. Несмотря на ранний час, вокруг здания церкви собралась приличная толпа зевак, безостановочно гомонивших за живым кордоном служителей справедливости, оцепивших место преступления.
– А-а-а, явился? – услышал Роланд знакомый голос, разъедающий содержащейся в нём концентрацией яда само пространство. – Как тебе нравится вот это? – верховный епископ, стоя у входа в церковь, ткнул пальцем в сторону мёртвого митрополита.
Роланд сглотнул ставшую горькой слюну. Вряд ли он знал хотя бы одного человека, который, глядя на столь искусно изуродованный труп, мог испытывать эстетическое наслаждение.
– А мне даже очень! – продолжил верховный, не дождавшись ответа. – Я вижу здесь столько страсти и неординарного мышления, что готов пожать засранцу руку, если бы он устроил свою выставку в каком-нибудь другом месте. Ты только посмотри, с каким вдохновением с него содрана кожа! – восхитился он. – Только несколько неглубоких надрезов, чтобы схватиться за край. Остальное сделано руками! А его кишки? Ты видел? Их вырезали по частям и разбрасывали в разные стороны не менее получаса!
