Осознание, что я убила человека сжигает изнутри, словно языки пламени лижут внутренние органы, от чего суп в желудке закипает. Я не выдерживаю, сгибаюсь пополам и выдаю на пол те малые крохи обеда, что съела в домике Марии. Большего позора в моей жизни не было. Каликс делает вид, что не видел, как меня вырвало посреди кабинета.
– На принятие решения у тебя времени ровно столько, сколько понадобится для оказания медицинской помощи раненым, ― как ни в чём не бывало продолжает он, ― а после, я жду тебя здесь и хочу услышать ответ. Это понятно?
– Так точно, майор, ― тихо отвечаю я, вытирая рукой уголки рта.
– Отвечаешь, как солдат… а с виду совсем ребенок…
Последние слова с его уст звучат как сожаление. Словно он не осуждает меня вовсе за смерть его рядового, а жалеет, как ребенка, который случайно не рассчитал силу и задушил недельного цыпленка. Я поднимаю с пола медицинскую сумку и покорно следую за стражником.
Полевой госпиталь находится не в цеху и даже не возле барака – это натянутый шатер, достаточно отдаленный от штаба. Раненых не меньше трех десятков. Раны абсолютно разной сложности, начиная от пуль в мышечных тканях, заканчивая гниющими зияющими дырами в теле, что вот-вот и перерастут в гангрену. Примуса среди них нет.
Интересно, где он? Дал ли он уже свой отрицательный ответ майору? Военный устав у Прим в крови. Он никогда не согласится на подобную сделку с совестью и никогда не предаст свои идеалы ради парочки дополнительных дней на этом свете. Надо быть совсем глупцом, чтобы не понимать, что предателями Патриума закрывают самые горячие дыры на передовой, сохраняя так жизни своим.
Одному за другим я обрабатываю больным раны. «Какие мерзкие двойные стандарты», – сказал бы глядя на это Прим. Ещё вчера я стреляла по ним, одного даже убила, а сегодня спасаю жизни и облегчаю им боль. Приспосабливаться к ситуации – мой единственный талант, если разобраться. Но иногда, этот талант мне видится побочным эффектом психической хвори: больное сознание украшает любые события и помогает приспособиться к новым обстоятельствам. Вот только это действие временно… Наступает момент взрыва и всё – реальности больше нет, есть только лавандовая бездна, убивающие фантазии и временные дыры в памяти, словно психоз сам определяет, что оставить мне, а что украсть, будто и не было вовсе.
В одном из отсеков полевого госпиталя слышится смех. Сразу видно, соседи по больничным койкам имеют преимущественно легкие ранения, вот и сохранили хорошее настроение и силы для разговоров. Почему-то голос одного из парней кажется мне знакомым.
