– Эрик смог. И у него появилась надежда на счастье. Ты тоже сможешь.
Дарен мотал головой.
– Эми… Меня никто не полюбит. Никто и никогда, так, как ты. Поэтому я не буду, слышишь, не буду тебя забывать!
– Глупый брат, – театрально надула губы Эмма и улыбнулась. – Не нужно забывать. Нужно для начала простить. Меня, себя, тех, кого ты каждый день винишь в моей смерти, а теперь и Эрика. Живи дальше, прошу тебя! У тебя есть шанс увидеть другой мир, счастливый и яркий! А я увижу все это твоими глазами, если ты позволишь. Но через тьму в твоем сердце я не могу рассмотреть происходящее, не могу насладиться. Не лишай меня радости. Прошу.
Дарен сжал челюсти, сдавливая рыдания, все еще ощущая ее аромат и тепло.
– Хорошо, – выдохнул он и очнулся. Темнота спустилась на берег, огромная круглая луна, выползшая на небосвод, лениво освещала тела путников серебристым светом.
Рядом с Дареном, уткнувшись в его шею, лежала Барбара. Она не спала, лишь делала вид. Ей хотелось быть рядом. Впервые не ради своей безопасности, а ради того, чтобы согреть его своим теплом. Она испытывала к нему незнакомые чувства с того самого вечера, когда впервые смогла свернуться комочком на его коленях. Тогда он всю ночь гладил ее волосы, перебирал короткие пряди и укладывал в только ему одному известном порядке. Это успокаивало и убаюкивало. Барбара стремилась к нему, в его пространство, точно притягиваемая магнитом.
Дарен тоже не спал. Он не шевелился, чтобы не спугнуть хрупкую брюнетку. После привидевшейся ему Эммы и странного разговора с ней, парень как-то иначе взглянул на свою жизнь и одиночество, на которое обрек себя много лет назад. Сейчас его губы растягивались в улыбке, а сбившееся дыхание приходило в норму.
Он посмотрел на Эрика, совершенно неподвижно сидящего рядом с Селеной. Тот, как завороженный, следил за вздымавшейся грудью девушки. С каждым ее вдохом в его сердце возвращался покой. Эрик знал, что она очнется, нужно только подождать. И он оставит Селену, если она того захочет. Но пока она не окажется в безопасности, будет наблюдать, пусть и издалека, ни проронив ни слова, ни касаясь ее мраморной кожи. Пусть так. Чуть не потеряв ее, умерев внутри самого себя и возродившись из пепла сожженной ненавистью души, Эрик был ей просто благодарен за ту свободу, что он чувствовал теперь.
