С моего лица поднимается муха, я слышу её жужжание вокруг моей головы, она делает круг и снова садится мне на щёку. Я в омерзении хочу дёрнуть головой. Но не могу – шея жутко затекла. Пытаюсь поднять руку и перевернуться и тут острая боль пронзает меня от правой ноги до самого затылка.
– Чё-ё-ё-ёр-р-р-рт… – от боли у меня перехватывает дыхание.
– Тихо… тихо… – слышу рядом.
Текут секунды. В голове вскипает земля, рвутся к небу вулканы. Их лава стекает по безвольным складкам мозга в океаны под моей головой и, охлаждаясь, смиряет боль. Её острота спадает и я медленно делаю вдох…
– Тише… Я перетянула ногу… чтобы не было такой кровопотери…
– Медсестра? – я пытаюсь говорить, но сухое горло выдавливает только беззвучный шёпот.
– Училась полтора года… и бросила.
– Жгут… умеешь накладывать?
– Умею.
– Как з… звать как?
– Александра.
– Шура.
Наверное она кивает. Я этого не вижу. Несколько секунд я прислушиваюсь к темноте.
– Шура… где мы?
– В подъезде. Крюкова пять.
– Какие… интригующие подробности… Как мы сюда…
– Я привезла… вас…
– Вадим… зови меня Вадим… – несколько секунд молчу, пытаясь найти в недрах организма хоть немного слюны, чтобы смочить горло, – Есть вода?
– Нету. Но я знаю, где можно достать.
– Нет. Давай отложим это. Крюкова пять. Это где вообще?
– За супермаркетом, если после школы направо…
– Да… я понял. Как ты меня… допёрла?
– Взяла тележку для разгрузки. В супермаркете. Там мой молодой человек работал. Довезла.
– Отважная ты. Могла бросить меня.
– Вы меня не бросили.
Молчу. Стыдно сказать, что хотел бросить, но представил, как другой такой пузатый увалень вроде меня в сложной ситуации не помогает моей дочери и… Я не бросил. И вот теперь тут.
– Твой парень в этом подъезде жил? – она молчит. Слышу – всхлипывает.
– Моя бабушка тут жила.
– Бабушка? Так ты отсюда? Как тебя занесло то… туда, на заправку?
Привыкающие к темноте глаза уже видят, как её личико кривиться гримасой беззвучного плача.
– За парнем своим что-ли поехала?
Кивает.
– Пошла…
– Пешком? За несколько часов до карантина и вирусной атаки? Ты с…
Хочу спросить больная ли она? В своём ли уме? Дура ли набитая? Вовремя осекаюсь. Это мне больше ста лет – всё просчитываю, многое знаю, до фига умею… и то дырку в ноге схватил. А она девчонка.
– Одна ходила?
– С подругой, – по голосу слышно, что взяла себя в руки.
– Подруга жива?
– Не знаю… – шумный вдох. Умница. Старается. Выдох, – Наверное уже нет.
– Ясно. Ты это… молодец. Держись.
Какое-то время в звенящей тишине слушаю её сдавленные всхлипы.
