Печь большую Семён смастерил в новом доме, как раз для пятерых хватит вразвалку с подушками-сеновалками спать. Да и перед роднёй не стыдно, целых три богатыря и царевны две. Уже представляла Марья, как сыновья удалью в Семояра пойдут, а девочки в неё – красотою и мудростью. Эх, ладна картинка выходила! Заулыбалась женщина, аж глаза от наслажденья прикрыла. Тут уж никогда Семён её не бросит с пятью-то сокровищами.
Надела венок, попросила богиню о семье дать совет, вновь опустила на воду с почитанием, а потом с придыханьем на голову надела. Закапали капли звонко: кап-кап-кап, и звуки все замерли вмиг. Не слышно стало ни стока воды, ни смеха женского, ни шума леса. Только сердце женщины забилось волнительно, зная: боги рядом во внимании ожидали.
– Марамага, послушай! – заговорила вода голосом женским отрадным и дивным, пронеслись в голове картины утренних рос и шумения ветра. – Не ходи на капища! Не ложи требища! Не участвуй в обрядищах! Не дано тебе деток от Семена иметь. Ибо дети даются для любви, а тебе, красавице гордой, лишь бы мужа покрепче припрячь.
Кровь в жилах у Марьи от таких слов остановилась. Взяла венок трясущимися руками и бросила в воду с ожесточеньем, сурово шепча:
– Как же это так? Что ж нам весь век с Семеном бездетными ходить? Кто ж нас в старости почитать станет? Срам какой!
И опять мокрый венок на голову нацепила для ответа. Солёными слезами закапали цветы.
– Дети – продолжение любви и её урок суровый. Любишь Семена? Люби его бездетного. А коли хочешь детей, приходи через два дня в ночь, когда цветок папорОтный зацветает. Пей водицу из родника моего. Прыгай через костер Перунов. Завязывай глаза и беги, куда сердце зовёт. Наложеньем древним понесёшь деток желанных. Примет их Семен, как родных. Обычай праведный заставляет.
Ещё злее бросила венок в воду Марья, аж календула жёлтым дождиком в стороны брызнула.
– Никогда не хотела иметь я пасынков и Семену любимому не пожелаю пАсербков. Есть ли другой путь нам отцом-матерью стать? – и как есть надела сломанный венок в третий раз на голову гордую, самовольную, от воды намокшую.
– Дети – они, как цветы: свои иль чужие, не имеет значенья, – говорил голос отрадный и в нём правда слышилась верная. – Дети – любовь. Любишь – льешь бовь сердца кувшином бездонным и наполняешься вновь без заминки. Но коли хочешь по-иному? – ожесточился звонкий глас и капли дождём вдруг обрушились на гордую голову. – Вот тебе нароченье. Пройдёшь, станешь матерью, коли нет – и суда нет.
