– Здрасти, – выдохнула еще не отошедшая от бега Таня.
– Там, кстати, бабе Нюре письмо пришло, в сумку положила, – сообщила Клава словно о чем-то незначительном. Таня отвлеклась от разглядывания часто мелькавших крупных ловких пальцев с кольцом на безымянном пальце левой руки. Кольцо, можно даже сказать, перстень, был второй Таниной мечтой после желания стать врачом. Потемневшее от времени серебро с крупным мутным зеленым камнем завораживало девочку: она часто представляла, как подарит маме такое же, а она будет стоять на пороге, молодая, цветущая и улыбаться дочери. Вечерами Таня повторяла молитву «Отче наш», которой научила ее баба Нюра, а в конце всегда просила бога «вылечить» маму.
– Что? – спросила Таня, очнувшись.
– Письмо бабе Нюре, – терпеливо повторила Клава, не поднимая глаз, – не проснулась еще, что ли?
– Письмо? – охнула девочка. Это было нечто неслыханное, за все время, что Таня жила у бабы Нюры ей пришло всего два письма. Старушка бережно их хранила и часто просила Таню почитать, хотя знала каждое слово наизусть.
В Москве у бабы Нюры жил сын, невестка и внучка, Таня видела их на фотографии, вложенном в одно из писем. Фотография была вставлена в трюмо между зеркалом и рамой и выцвела от времени. Баба Нюра часто надевала на нос очки и подслеповато щурясь, подолгу рассматривала изображение. Таня охотно слушала про «сыночку», но не воспринимала его как кого-то из крови и плоти, скорее, как недосягаемое существо, вроде бога.
– А почему он не приезжает, баба Нюра? – спросила как-то Таня.
– Некогда ему, – зло ответила старушка, и Таня не приставала больше с вопросами.
Девочка старалась разнести почту как можно быстрее, нигде подолгу не засиживалась и отказывалась от угощения, чтобы как можно скорее отнести долгожданное письмо бабе Нюре. Она предвкушала ее неверие, а потом радость, рисовала в воображении, как они вдвоем сядут за стол, и Таня начнет читать заветные строки, а баба Нюра будет утирать текущие слезы уголком цветастого фартука.
Закончив с почтой, Таня опрометью бросилась домой, прижимая к груди «драгоценность».
– Баба Нюра, баба Нюра, – с порога закричала она, задыхаясь от бега.
– О, господи, что стряслось? – испугалась старушка. – Случилось что? – Таня никак не могла отдышаться, а потому молча протянула письмо. – О, господи, – заплакала баба Нюра, – наконец-то, а я уже боялась, не случилось ли чего. Давай быстрее. – Старушка плеснула Тане воды и едва сдерживала нетерпение, пока девочка жадно пила. Наконец Таня уселась и вскрыла конверт. Баба Нюра елозила на стуле. – Ну, что он пишет? – не выдержала она. Письмо было коротким, всего три строчки: «Мать, встречай. Едем. Будем третьего сентября». – О, господи, это же послезавтра, – всплеснула руками баба Нюра. Таня пожала плечами: письмо шло без одного дня три недели. Весь следующий день баба Нюра готовилась к приезду сына: наварила борща, большую кастрюлю картошки, замесила тесто. Таня, придя с работы, помыла полы, натаскала воды из колодца, выстирала шторы, вымыла окна, вместе застелили две кровати в соседней комнате. Таня с бабой Нюрой занимали одну комнату, вторая стояла пустой за отсутствием необходимости.
