Амина почти услышала, как за ее спиной захлопнулись двери от потягивающего сквозняка.
– Удобно тебе. А мне было удобно удалиться в храм, чтобы никто не мешал мне внимать мудрости древних!
– Ты просто ленивая девчонка.
Амина зверела.
– Если лень заключена в восхищении жизнью – пусть так. Мне не нужна трясина.
– Как же я устала… Как только все приходит в подобие равновесия, происходят такие вещи! Син мог бы и не бросать меня наедине с этим… В полнейшей неопределенности!
– Он погиб. И Иранна погибла, – жестко отчеканила Амина, забыв о почтении.
– Она могла бы подумать, прежде чем связываться с этим найденышем.
«А ты могла бы подумать, прежде чем отпускать своего мужа на верную погибель из-за его неуемной жадности власти».
– А что будет, если этот змееныш заполучит власть? Впервые за столько лет мне по-настоящему страшно засыпать ночью… должно быть, он надеялся жениться на Иранне в обход меня… когда не исправить было уже ее положения… Без противодействия захапать желанное.
В отсвете зрачков Ои обернувшаяся к ней Амина приметила шаткость высоты и подкашивающий страх. Амина с ужасом думала, пошла бы на это Оя и что ждало бы Иранну. И испытала ли она облегчение от того, что все разрешилось водой.
Амина сделала глубокий вдох. После пьянящих брожений по стыку берега и волн, распадающихся на пену об утесы. После островов, восстающих посреди моря, соединенных с землей узкой веревочной тропкой. После таинственных посвящений в древние сговоры небольших групп. После отвращения к историям об изнеженных принцессах, настолько непорочных, что даже обращаться к смертным для них считалось зазорным. Так они и сидели взаперти на своих балконах, сверкая лишь неправдоподобно чистой тканью на локтях… Полубожественные. А несчастные без остатка. Растворенные в боли и вечном страхе за детей. Сословие рожениц не могло помочь им в преемственности власти. Путь принцессы, наделенной всем и всего же лишенной , не для Амины. И плевать, что следующая в очереди на трон каким-то хитрым сопряжением родственных связей она.
– Перебесись и возвращайся. Тебе о многом надо поведать, – послышался из покоев Ои ее негромкий хрипловатый голос. – Ты же ничего в этом не смыслишь…
Поведать о чем? Как изгаляться в двуличии? Амина сплеча решила, что ненавидит эту женщину, делающую вид, что она царственна и заботится о подданных, являющую своим примером надежду на взлет из низов, а на деле думающую лишь о собственных мужчинах. Лахама, несмотря на свою эксцентричность, действительно пыталась улучшить жизнь хотя бы кого-то. В отличие от застопоренной на месте Ои, мумифицированной в собственном прошлом и свято уверенной, что его достаточно. Оя ее заставляла отречься от себя ради… ради пустоты. Ради пресловутого спокойствия кого угодно, но не самой Амины. Пустота должна была быть иной заполненностью, но Амина не желала знать, чем чревато это страшащее наполнение нежеланными эссенциями.
