– Узнала о судьбе старшего сына, быть может.
– Галла бездействует так же… Скорее бы совершилась игра!
– Ты не нужна Галле, – четко произнес Арвиум.
Иранна молча воззрилась на него. Ей, лишенной семьи и отосланной из родных краев, лишь бы не мозолить матери глаза, так насущно было хотя бы пытаться выстроить отношения с тем, кого она не выбирала. Иранне важна была любая крупица внимания… к ней, а не к ее роли в этой грандиозной бессмыслице, где каждый игрок тщательно притворялся, что сотворяется насущное. Как повезло Амине, отошедшей от этого месива человеческих преломлений в ровную страну кристального познания…
Арвиум неуверенно потянулся к Иранне, готовясь принять ее негодование. Не найдя его, он жестко схватил ее за талию. И она, громогласная, на словах непобедимая, не знала, что делать дальше и делать ли вообще.
– Он – эгоистичный мотылек, желающий лишь безмятежности. Он давно хочет, но не может стать жрецом. И терзается от того, что свита высмеивает его. Страсть чужда таким, – проговаривал Арвиум, вникающе целуя ее в шею, обагренную выпавшими из прически волосами. Теплая твердость его тела пригвоздила Иранну к шаткому месту между кустом и углом стены. Она отвернулась, но не отстранилась.
Арвиуму так сладко было вгрызаться в то, что принадлежало Галле… Представляя его негодующее бессилие от происходящего.
В Иранне взыграла непокорная кровь ее матери. Из-за происхождения ее держали в строгости, а простолюдинам можно было делать, что заблагорассудится. Вопреки потугам Арвиума уменьшить хищный оскал, она осознавала, с кем имеет дело, и ее пьянило переступание черты, собственная безнаказанность и месть Галле, который не оценил и не возжелал ее. Ей вдруг взбрело в голову обуздать Арвиума, стрясти с него эту оголтелую спесь хозяина и впервые в жизни насладиться скоротечным мигом.
Ее захватил этот вихрь их взаимной красоты и процветания, их тайны и его былых и грядущих прегрешений. Балансирование на грани надежды, перерождающейся в разочарование, будоражили ее настолько, что прежде скучные вечера в собственном крыле дворца окрасились уникальным привкусом неизведанного. И жажду свершений, откупоренную этим чувством, уже было не обуздать. Вечера были конечны и остры этой обрубленной прелестью, словно вся жизнь сосредоточилась в одном миге.
Путь к цели казался Иранне волнующее и желаннее, чем неясный финал. Но Арвиум, мозолящий на расстоянии пальца, подвижный и пронзающий, оказался сильнее, чем неоформленные обещания невесть чего. Иранна сама не понимала, к чему стремится больше – к нему самому или его переплетенному образу значимости и почета.
