– Ориентиры.
– На тебя, разумеется.
– Жрицы упиваются своей близостью к природе, но сами застряли в скотстве вседозволенности.
– Мы просто живем. А ты, никого не спрашивая, хочешь перескочить… Удивляясь и завидуя нашей полноте.
– Чем больше людей, тем больше для них нужно правил. Иначе настанет скотный двор.
– Это бесчеловечно.
– История жаждет перемен. И если никто не осмеливается… Придется кому-то начать.
Глаза Амины с горечью сузились.
– Вот ты и перечеркнул все. Ты просто строишь мир под себя и для себя.
– Понимай, как знаешь.
Он упивался ее недоступностью, но это только провоцировало на беспрепятственное получение желаемого. Арвиума не остановили высокие идеалы, не зародилось уважение, которое он, судя по увиденному в Сиппаре, должен был питать к ее чистоте. Ничего не изменилось со времен, когда он покупал местных женщин в походах. За набором необходимых Амине черт он не желал разглядывать самобытность, хоть и вполне наслаждался ей.
Будто нависая над ней, он продолжил:
– Не возьму в толк, к чему нам эти излишки, эти дворцы и украшения из металлов.
– Каждый, и ты в числе первых, хочет жить в стенах, которые защитят от диких кабанов. И позвать лекаря, если заболит брюхо.
– Земля нам дает достаточно.
– А во время засух она тоже достаточно дает? И во время воин, когда и свои и чужие выносят ячмень из погребов?
Арвиума продолжали околдовывать ветер этого препирательства, всклокоченный вид Амины и подспудная обида на что-то, чего он не в силах был разобрать.
– Не могу понять, почему любое мое слово вызывает в тебе такую бурю. Переизбыток приводит к накоплению, а накопление – к роскоши.
– Только вот переизбытка добились те, кто изначально пытался что-то заполучить. Без неудовлетворенности и стремления ввысь мы бы никогда не обрели разум.
– Тебе ли что-то говорить, закормленная белоручка. Ты уже сама себе противоречишь. Что же ты хотела заполучить?
Амина больно сжала ему кожу на ладони. Ее оттененная благородством миловидность вдруг переродком пахнула на него. Она воплотила нехитрое правило отца, которого помнила лучше матери, умершей при ее рождении – обороняться, когда кто-то нападает. Из себя она тянула это знание, когда было страшно и мерзко, но необходимо.
– Милосердие не в том, чтобы все были умеренно несчастны! Милосердие в том, чтобы дать другим жить свободно без груза общего для неописуемости наших проявлений.
– Но люди только себе пророков и ищут, – в тон ей ответил Арвиум, люто смотря на нее в упор.
